Спящие от печати

И вспомнила она тут своего мужа − молодым: вёрткого, тощего кладовщика в фетровой шляпе, с его новой жёлтою гитарой, чёрная дыра на которой была обведена тонким траурным ободком.

− ...На что позарилась?! − проворчала Тарасевна, поражаясь давнему своему душевному затмению. − Он и играть-то не умел, трень-брень этот.

Зря, выходит, глядел на неё украдкой хмурый бригадир-тугодум... Слишком, слишком долго думал он, опоздавший на ту вечеринку по причине дежурства в народной дружине, следившей за порядком на улицах в праздничные дни особенно бдительно, до полуночи.

Да и у Тарасевны всё-то вертелось в голове странное одно подозренье: что же он, бригадир, себе кого получше не облюбовал? Воспитательницу детского сада, например. Та − и моложе, и упитанней; что уродилась − то уродилась. И юбки у неё − цыганские, в крупных завлекательных цветках: не учительские − серые, тёмные. И глаза − по чайному блюдцу... Нет, определённо, есть в бригадире тайный какой-то изъян! Телесный, наверно... А иначе − на что ему Тарасевна, чопорная девица-перестарок? Хорошо зарабатывающему, обстоятельному, в институт на заочное обучение поступившему? Да ни на что!..

Это её подозренье крепло месяц от месяца. И бригадир посматривал на неё всё насторожённей, всё отчуждённее, что почему-то сердило Тарасевну, и беспокоило, и доводило до крайней нервичности. А тут влетел в чужую комнату − этот; никем не званый, к столу не приглашённый − мизерный: трень-брень... 

+ + +

Будущий муж обидел её сноровисто и сразу: сказал в строительном общежитии, вихляясь, помахивая гитарой, схваченной за горло:

− С кислой мордочкой гуляете, мадам? Вижу, каменщики для вас − мелкий народишко?.. Ну, понятно: вам больших начальников подавай!.. Даже за такого, как я, небось, не выйдешь, училка? Удельный вес не подходящий? Не тот калибр?.. Ладно! Толкуй детям про бескорыстную любовь. И высматривай себе директора с портфелем!.. А мы не заплачем, не боись: не выйдешь − не надо, не больно-то и хотелось.

− А почему же не выйду? − возмутилась вдруг Тарасевна на давней той вечеринке, засмотревшись в чёрную гитарную дыру, раскачивающуюся перед нею.

Она, помнится, подняла глаза кверху − от чёрной дыры к белому свежему потолку, ощупала языком вставной пластмассовый зуб... Подумав с минуту всего, Тарасевна выкрикнула затем решительно и уже бесповоротно:

− Возьму − и выйду!

Он ударил по струнам всеми пятью пальцами, − аккорд получился дребезжащий, − и ухмыльнулся с лихим прищуром:

− Беру! Уговорила...

− Ты сковородку взять пришёл, а не училку! − окоротил его было пожилой скучный каменщик, сидящий на своей койке с бутылкою молока в татуированной руке. − Забыл?.. В танцы втёрся. Вьётся тут ужом... Пошёл вон! Выкидыш...

Испуганная воспитательница детского сада перестала щупать пластинки возле проигрывателя и сказала пожилому назидательно:

− Пожалуйста без драк! А то будет, как вчера. Давайте лучше споём! Все вместе! И!.. − взмахнула она подолом цветной своей юбки. − «Мой адрес − не дом и не улица, мой адрес − Советский Союз, мой адрес − не дом...»

Но молодые ребята песню про «не дом» не подхватили. Они оживились за столом − широкоплечие, обветренные и уже выпившие немного без бригадира за свой День строителя: 

− А что? Муж намечается − хоть куда! И муку развешивает, и гонор соблюдает... Давай, Сталинка! Вперёд!

Нарядные и весёлые, строители нарочно подзадоривали неприступную учительницу, потому что не поверили её словам.

− Не проворонь жениха... Ты погляди, чуб у него какой! Наотлёт, в кольцо... За такого любая побежит.

− Глаз он туманит − с прицелом. Танцует − с притопом. Не то, что наш бугор... А играет как?! Жахнул по струнам − и девка его.

− В общем, парень не плохой! − смеялись они, перемигиваясь. − Только ссытся и глухой.

+ + +

Тогда-то, осердившись на всех, решила Тарасевна окончательно: выйдет она замуж за кладовщика этого осмеянного, и семья у неё образуется такая, что всем на зависть: правильная очень... И вот, совсем пустой оказался человек, её тщедушный муж с мучнистым личиком, − хвастун и выпивоха.

Расходились они плохо: он стоял на своём! Соглашался только, чтобы учительскую двухкомнатную квартиру её они разменяли бы так: ей с ребёнком − комнату в бараке, а ему − отдельную квартиру однокомнатную, но большую − и не иначе. Думал, что Тарасевна струсит. А она не струсила! Ушла с маленькой Галей в барак, да и всё. Пускай живёт бесстыдник на просторе! Один! Если совесть ему позволяет…

− Ага! Ты меня алиментами задушишь! − кричал он ей вслед, размахивая гитарой, не зазвучавшей правильно ни разу. − Козни строить будешь! Зуб костяной. Баба-яга с дипломом... Знаю вас, образованных! Все вы − гидры социализма! Ну, строй, строй свои каверзы: души меня, по судам таскай! Сквалыга...

А она нарочно − на алименты не подала и ничего у него в жизни не попросила ни разу:

− Катись.