"Посмотри, у этого художника во всех женских образах есть что-то общее. Будто из мрака проступает его прекрасный идеал. У каждого, ведь, есть свой идеал, и он старается найти его в жизни. Быть может, он видел когда-то женщину, которая и была его суженой, и пытался найти ее черты в лицах иных — старался придать им ее черты…"
И вот этот образ: густые волосы, ясные очи, и стройная, как совершеннейшая часть природы, фигуры. Задумчивая, небесно-чистая, но в то же время легкая, стремительная, страстная и таинственная. Иногда — дева-птица. Она появлялась во снах, Она проходила пред глазами художников и поэтов, и все самое лучшее, созданное на этой планете, было вдохновлено ЕЮ…
Но шли годы, а истинного счастья не было — оставалась печаль. Призрачной тенью скользила она в вуалях лунного света; в тенистых рощах, в шелесте древесных крон вздыхала; плыла над гладью задумчивых озер. И шептала, глядя в перемигивающиеся звездами небеса:
— Творимир, где ты?.. Ведь я, твоя Анна — и я здесь, я жду тебя.
Но не было ответа… и текли без конца, без счета, однообразные столетия…
…А потом полыхнуло в небе, и появилась космическая станция. Это был корабль землян из двадцать пятого века — корабль прорвавшийся через пятьсот миллионов лет. И потянулись вниз механические отростки… нет — эти стальные, урчащие чудища были чужды планете — и по ее воле заглохли.
А потом появился Творимир — ничего не понимающий, недоверчивый…
Творимир отпрянул. Густой свет выплеснулся из его ладоней, брызнул на пол, и скатился в сияющее озерцо. Творимир ждал, что в этот торжественный момент затрясутся стены, грянет глас. Но ничего такого не произошло — спокойствие и свет лила эта небольшая зала.
Он приложил ладони к вискам, и отпрянул к стене — стена оказалась мягкой и теплой.
— Так, так… — шептал Творимир. — Выходит, вот что получилось. Я улетел с Земли двадцать первого века, и прорвался на пятьсот миллионов лет световых и временных, и встретился с этим… Будущим Человечеством, которое тоже прожило пятьсот миллионов лет, но над которым не властны ни законы Эйнштейна, ни какие-либо иные законы.
Он быстро прошелся от стены к безмятежному озерцу знания, и обратно, потом еще и еще раз прошелся — Творимир так волновался, что даже не замечал, что ходит.
— Подождите, подождите!.. Ведь у меня был брат Петр Бруно — он на Земле остался, и он, стало быть, написал «Ожидание»! Ведь он, задумчивый, замкнутый — сколько его помню, все литературой занимался. Про меня написал! Точно-точно — как там в сюжете: "улетает на миллионы световых лет, а она остается, и ждет, и Верит, что они вновь встретятся". А девушки у меня не было! Среди бетонных стен одна мечта и была. Я не поэт, не мог выразить себя стихами, но все окружающие казались тенями Идеала, и не хотелось на эти тени растрачиваться. Брат знал это — быть может, прочитал мои дневники. Бог знает, что я в дневниках понаписал — сам не помню!.. Но книга вошла в классику, кажется — стала наиболее сильной книгой тех веков. Хотел бы я ее почитать!.. Итак, девушка Анна жила, говорила, чувствовала, на страницах «Ожидания», но в реальной жизни ее не было. Для миллиардов людей ее ясная, возвышенная жизнь была гораздо более реальной, нежели их темное, бесцельное существование… А потом, избавившись от тел, путешествуя среди бессчетных миров, познав бесконечность пространства, они хранили эту прекрасную мечту… Думаю, образ Анны — это не только образ «Ожидания» — здесь вообще, все прекрасное созданное человечеством. И Лаура Петрарки, и Дантевская Беатриче… Но какая мне честь!.. Ну, а что же дальше…
Он огляделся. В дальней части залы сиял сильным солнечным светом выход. Творимир хорошо помнил, что прежде его там не было. Он подошел — вверх вели ступени, казалось — к самому Солнцу. И он мог чувствовать поцелуи живого золота.
— Ну, что же… — прошептал Творимир. — Поднимемся по этой лестнице, и начнем Новую жизнь.
Он начал восходить, но и тогда, в сердце чувствовал: впереди ждут испытания более значимые и тяжкие, чем все пережитые прежде, и ему предстоит сделать некий выбор.
Глава 9
"Начало Новой Жизни"
Теплом, ароматом нагретой земли, трав, цветов, листьев дыхнула навстречу просторная, летняя долина. Неподалеку, пробиваясь сквозь каменные толщи, озорно звенел прыгучий, чистейший ручеек, а ниже, сливаясь с горной пенной рекой, стремился в долину.
На долину любо-дорого было глядеть: живые ковры полян с цветами, солнцем полные, высокие рощи. Мирная гладь озер; а в потоках небесной лазури — юркие птицы, и их милое пение. Мостом перекинулась через долину радуга — так близка была, что, казалось, можно руки вытянуть и дотронуться; так ярки ее краски, словно рукодельный Богов Мост — можно взбежать на нее и взглянуть на землю из самой высочины.