Спящие

Настроение стремительно меняется. Страх лопается, как нарыв. На третью ночь парни и девушки набиваются в комнатку Аманды, чтобы выпить, лица собравшихся сияют от облегчения. Столы ломятся от кофейного ликера «Калуа» и молока – для девочек, а также бесчисленных пакетов со льдом, пива, текилы и вина с персиковой отдушкой. Завывает блендер, звякают рюмки, музыка играет чуть громче положенного. Все разговоры о том, как почтить память Кары. Может, повесить именную табличку или посадить дерево. Да, дерево – отличная идея, а еще лучше клумба с ее любимыми цветами. Они пьют за их короткую дружбу, за славные шесть недель. Кара была такой милой, соглашаются студенты, наверное, самой милой из всех. Компания постепенно напивается, процесс неизбежный – слишком силен дух легкомыслия в комнате. Они молоды, здоровы и пережили страшное потрясение.

Ребекка сидит в уголке, свесив ноги с верхней койки, ей спокойно и море по колено. Каким-то чудом рядом оказывается Калеб.

– Поганый день, – замечает он так тихо, что слышит только Ребекка.

Она кивает, ощущая теплоту его бедра, головой Калеб почти упирается в потолок.

– Хуже некуда, – соглашается Ребекка. Сквозь пьяный угар она думает, что завтра снова попробует наладить отношения с соседкой Кары – как там ее зовут? Мэй? Следом накатывает раскаяние: никто не соизволил пригласить Мэй на вечеринку.

Внизу гудит блендер, дребезжит лед.

То и дело слышится: «На, попробуй», пластиковые стаканчики передаются по кругу, каждый делает глоток. К одной рюмке разом прикладываются по нескольку человек.

Рано или поздно веселящиеся сегодня студенты-биологи узнают: отдельные паразиты способны управлять поведением носителей в свою пользу. Происходит это следующим образом: несколько человек собираются в тесном помещении, несколько пар легких дышат одним воздухом, несколько ртов пьют из общего бокала – и так на протяжении многих часов.

Наконец вечеринка заканчивается. Заканчивается, как всегда, стуком в дверь и голосом дежурного. Дежурный на три года старше остальных и умеет не замечать спиртное.

– Ладно, ребята, на сегодня достаточно. Расходимся.

Студенты вываливаются в залитый флуоресцентным светом коридор и, покачиваясь, разбредаются по комнатам – кто по одному, кто по двое. Немного отстав от подруг, Ребекка в одиночестве идет к себе, как вдруг затылок обжигает чье-то дыхание.

– Пошли. – Калеб берет ее за руку.

Так непривычно ощущать внезапное переплетение их пальцев, так непривычно вдыхать аромат его кожи, жевательной резинки и мыла, и так приятно чувствовать себя желанной.

– Здесь нам не помешают. – Калеб толкает пожарную дверь и выводит Ребекку на лестницу.

Створка за спиной захлопывается, отрезав свет и гомон в коридоре. Они остаются одни, парень и девушка, тихо сидящие в темноте на холодной ступеньке.

Другие девчонки считают Калеба тощим, но в глазах Ребекки он высокий и поджарый. В резких чертах лица просматривается ум, некая практичность, как у хорошего дизайна.

Ребекка ждет, когда он заговорит.

Калеб вытаскивает из кармана пакетик «M&M’s».

– Хочешь?

В звенящей тишине даже хруст упаковки кажется оглушительным.

Калеб высыпает драже ей в ладонь.

Какое-то время сидят молча. Пока Калеб громко грызет конфету, Ребекка гадает, с чего начать.

– Мне так стыдно, что я не поговорила с ее родителями, – произносит она чуть погодя. – Просто не знала, что им сказать.

Калеб бросает конфетку в лестничный пролет. Пролетев десять этажей, та приземляется с характерным «бамс».

– В таких случаях никто не знает, – замечает он.

До Ребекки дошел слух, будто у Калеба умер брат.

Опьяневшие, сонные, они продолжают болтать. «Калуа» окутывает сознание приятной дымкой. Все вокруг – тусклый свет, ржавые перила, приглушенный стук капель вдалеке – наполняется смыслом, точно события всего вечера уже стали воспоминанием.

Ребекке хочется столько ему рассказать! Рассказать о строгих порядках в ее семье, о запрете на кино, косметику и походы в школу, об уроках алгебры вместе с братьями за кухонным столом, пока мать штудировала пособия по домашнему обучению, а отец тщетно пытался устроить дома приют. Однако слова застревают в горле, и Ребекка тихонько кладет голову Калебу на грудь, словно надеется передать мысли по другим каналам – через тепло своей руки, прижатой к его плечу.

Калеб методично швыряет драже вниз, точно они сидят у края глубокого колодца и загадывают желания на камешках.

– Люди не знают, что сказать, потому что на самом деле сказать нечего, – резюмирует он, и Ребекка словно заглядывает в его прошлое. – Ничего тут не скажешь.

И тут Ребекка явственно слышит, как много лет спустя сама рассказывает эту историю – кошмар своей юности – о девочке Каре в общежитии, о первом соприкосновении со смертью на втором месяце учебы.