Спящая Золушка

Да, по фигу… Не хочу больше о них думать. Ни о них, ни о ком-то другом. Даже об этой двухметровой «сиделке», занимающей пол салона машины. Кстати, а как будет «сиделка» в мужском роде? «Сиделец»? Я невольно хмыкнула, а «сиделец» сразу обернулся. Ну а я отвернулась. Уставилась в окно. Нечего на меня глазеть, самой от себя тошно… Еще и эта слабость во всем теле, голова гудит, словно после пьянки. Хотя, откуда мне знать, каково оно — похмелье? Никогда еще в жизни не напивалась. Может, стоит начать? Напиться и забыться. У папы, кстати, в кабинете должен был остаться коньяк и виски… Надо будет попросить Алевтину, чтобы принесла. Нет, она точно не принесет, еще и лекцию прочитает о вреде алкоголя. Тогда, может, «сиделку» послать?

Я покосилась на него, на этот раз, чтобы не заметил: серьезный такой, аж страшно. И так бы никогда не сказала, что «простачок»… Глаза уж больно умные. Голубые, кстати. Прямо нордический мужчина. И при этом «сиделка». Абсурд.

Мачеха вышла около какого-то офиса, и без нее в машине даже дышать стало легче. Зато Марина включила на полную громкость радио и стала подпевать, искажая слова песни до невозможности. Иногда она поглядывала в зеркало заднего вида на мою «сиделку», но тот будто не замечал ее взглядов, рассматривая город за окном.

Наконец МКАД, знакомый съезд, шлагбаум охраны коттеджного поселка… И ворота нашего дома. Еще месяц назад я бы счастлива была вернуться сюда, несмотря на соседство мачехи и ее дочки, но теперь, без папы… Все здесь вмиг стало чужим.

— Ее комната на втором этаже, — сообщила Марина «сиделке», заглушая мотор. «Ее» — это, конечно же, моя. — А твоя… Кажется, мама выделила тебе комнату на первом. Надо спросить у Алевтины… Хотя, ее до вечера не будет, у нее выходной.

Какая жалость… Домработница Алевтина — единственный человек, которого я бы рада была увидеть.

— Вещи твои где? — Марина продолжала разговаривать только с мужчиной.

— В багажнике, — ответил тот. — Рюкзак…

— И всего-то? — усмехнулась она. — Хорошо вам, мужикам, для гардероба хватает и рюкзака…

— А больше и не надо на первое время, — Влад тоже улыбнулся, — лето же… Я на днях съезжу за оставшейся сумкой, она у меня на вокзале в камере хранения…

— Ясно, — Марина вышла из машины. — В общем, вы тут разбирайтесь, скоро мама приедет, определит тебя куда-то.

— Спасибо, — он тоже покинул машину. Обошел ее и открыл дверцу с моей стороны. — Покажете мне свою комнату, Ксения Валерьевна?

Его улыбка снова раздражала, как и голос, и глаза… Голубые. Я нехотя кивнула, а он ловко достал меня из машины, подняв на руки. Опять. И даже пледом умудрился прикрыть, держа на весу.

— Обхватите меня за шею, — попросил меня после. — Так будет удобней и вам, и мне. Я отнесу вас в вашу комнату. Это выйдет быстрее, чем на коляске.

Господи, кто бы мог подумать, что первый мужчина, который будет носить меня на руках — это медработник, нанятый мачехой. И в эти моменты я буду чувствовать себя не прекрасной принцессой, а… немощной калекой.

Я все же обвила его шею руками, не очень уверенно, но так действительно было удобней. Насколько это было возможно в моем положении. Сердце от смущения билось чаще, отдаваясь в ушах, я старалась не думать, что прижимаюсь к мужской груди и даже чувствую стук его сердца тоже. И теперь отчетливей ощущаю аромат его туалетной воды, в который вплетаются горьковатые нотки пота и чего-то еще, чему трудно дать объяснение, но от чего почему-то странно щекочет в груди и хочется вдыхать снова и снова. Может, это и есть запах мужчины?

От таких глупых и неуместных мыслей бросило в жар, а потом стало стыдно, что я стала злиться теперь на саму себя. А между тем Влад уже уверенно поднимался по лестнице. Той самой, с которой я упала. И падение с нее — последнее, что я помню до того, как очнулась уже в больнице неделю спустя. От воспоминаний на миг остановилось сердце, и я зажмурилась.

— Все в порядке? — тут же услышала голос «сиделки».

Кивнула и вновь отвернулась от его испытующего взгляда.

— Где ваша комната? — спросил он тогда.

Я показала рукой на знакомую дверь. Влад открыл ее локтем, и мы оказались внутри. Так чисто, светло, видно, что Алевтина постаралась подготовить комнату к моему возвращению. Моя спальня была для меня убежищем, норой — местом, где я могла спрятаться от всех невзгод и не выходить отсюда днями.

Влад бережно опустил меня на кровать, поправил плед.

— Я сейчас схожу за остальными вещами, — но будто намеренно не упомянул о кресле, — и мы определимся с тем, что будем делать дальше. Хорошо?

Поскольку ответить я не могла, пришлось снова кивать. Как болванчик, ей-богу…