Спящая красавица

Сидя за своим письменным столом в кабинете на шестьдесят пятом этаже Сире Тауер, Чарльз мог видеть с одной стороны панораму Чикаго, расплывающуюся на большом расстоянии, а с другой – озеро Мичиган, за которым начинался штат Индиана. Каждое утро он наслаждался этим видом, входя в кабинет и шагая по голубому ковру, выбранному Мэриан для Итана, когда тот подписал документы об аренде этого офиса вскоре после того, как здание было построено. Ковер и все остальное в кабинете Итана теперь принадлежало Чарльзу, и независимо от плохого состояния его дел сегодня, этот вид, открывавшийся из огромных окон, всегда заставлял его чувствовать удовлетворение. Он еще был президентом своей компании. Еще был здесь, паря над Чикаго, и еще мог сделать так, чтобы семья и весь город восхищались им так же, как восхищались его отцом.

Однако, в тот день, когда приехала Анна, панорамы не было. Пока Чарльз ждал десяти часов, когда она должна была появиться здесь, как сказала по телефону, он смотрел на слой тяжелых белых облаков, расстилавшихся под ним до самого горизонта. Единственным свидетельством того, что внизу находился город, были антенны Хэнкок Билдинг, пронзавшие облака. Облака были и наверху, и между двумя этими белыми слоями, кабинет Чарльза казался бесцветным и призрачным, плавающем в мире, лишенном цвета.

На Анне был красный костюм с черным свитером, она надела флорентийское ожерелье и серьги из золотых и серебряных звеньев. Анна казалась ярким светом маяка в неземном свете его кабинета, и Чарльз смотрел, как она идет к нему с ощущением чуда и удивления, что эта поразительная женщина, которая, казалось, несет с собой свет, его дочь.

Он нерешительно встал из-за своего изогнутого письменного стола, изготовленного по эскизу Итана, потом обошел его, чтобы встретить ее, протягивая руку.

– Это очень приятно. Ты никогда не была здесь.

Анна взяла его руку, наклонилась и поцеловала отца в щеку.

– Мы можем сесть здесь? – спросила она и направилась к серому замшевому дивану у окна. Серебряный кофейный сервиз стоял на столике орехового дерева перед диваном. Чарльз, слегка раскрасневшись от удовольствия, последовал за нею. – Я вспоминаю мебель из прежнего кабинета дедушки, – сказала она, усаживаясь на диван. – Итан дал мне копии чертежей для игры, а я смотрела, как он работает. Ты ничего не стал менять.

– Нет, отец все перевез сюда, когда арендовал этот офис, и я не могу представить себе, что я хотел бы изменить. Я не помню, чтобы он приводил тебя в свой офис. Сколько лет тебе было?

– Около семи, когда Итан взял меня с собой в первый раз.

– Сразу после того, как умерла твоя мать. Я много путешествовал тогда, по делам.

– Да.

Они помолчали.

– Мне так жаль, – сказал Чарльз. – Я знаю, что недостаточно много времени проводил с тобой. Мне хочется чаще бывать с тобой; знать, каким ты хотела бы видеть меня. Я не думал об этом; долгое время я вообще не знал, что происходило.

Анна молчала, а он развел руками и опустил их.

– Самое печальное для меня, что я не помогал тебе, когда ты росла. Я смотрю на своих друзей, у которых хранятся альбомы с газетными вырезками и истории, которые рассказывают всю свою жизнь, и даже если у них были тяжелые времена во взаимоотношениях с детьми, все равно у них есть воспоминания и они знают, что принимали участие в чем-то самом важном, как ничто другое в их жизни. А теперь у них дружеские отношения, которые росли по мере того, как вырастали дети. Не всегда конец бывает счастливым, я знаю, но смотрю на своих друзей, которые проделали этот путь со своими детьми, и кажется, их жизнь гораздо полнее моей. У них есть любовь, дом и чувство связи поколений, которого у меня никогда не было. И я им завидую.

Слегка нахмурившись, он сделал паузу. Анне показалось, что ее приход что-то освободил в нем, так что слова выплескивались сами собой, как будто отец ждал этого поцелуя в щеку.

– Мы никогда не были друзьями ни с одной из моих дочерей, – тихо сказал Чарльз. – Я хотел бы научиться этому. Он посмотрел на Анну, потом быстро отвел глаза. – Ты однажды сказала, в сентябре, когда я был в Тамараке, что не прощаешь меня и не можешь любить. И все время слышу, как ты повторяешь это. Не знаю, что я могу сделать, чтобы изменить это. Я. потерял все эти годы, когда ты росла, но мы могли бы найти какой-то способ сейчас...

Он выпрямился, переменил тему, словно боялся того что она может сказать.

– Извини, я не очень хороший хозяин. Хочешь чаю? Или кофе? – Он потрогал серебряный чайник. – Холодный, но у нас на кухне сколько угодно горячего. Чего тебе хочется? Рогаликов? Или тостов? Я купил и эклеров, помню, ты их любила... что такое? Тебе плохо?

– Нет, – Анна встряхнула головой. «Нет на свете ничего вкуснее шоколадных эклеров. Они замечательно пачкают пальцы, когда их ешь. Определенно они мои любимые». – Больше я их не ем, уже давно. Просто чая было бы замечательно.

Чарльз подошел к двери, открыл ее и поговорил со своей секретаршей, которая почти сразу же вошла вслед за ним с чайником горячего чая и корзинкой, накрытой салфеткой.