— Не так уж это замечательно. Я не позволю себе влюбиться в вас.
В этот момент ее слова эхом отозвались в их тусклом каменном убежище. Дождь не переставая хлестал на улице. Чуть мягче она добавила:
— Если бы этс была просто любовная интрижка, Джеймс... — Поколебавшись, Николь закончила: — Надо признать, что я не настолько глупа, не настолько молода и неопытна, чтобы позволить себе связь с вами.
— Как вы предполагаете контролировать подобные вещи?
Она чуть заметно пожала одним плечиком.
— А если я не соглашусь с таким раскладом?
Николь до боли закусила губу. Затем рискнула:
— Я больше не увижу вас. Никогда.
Джеймс внезапно резко отстранился, явно раздосадованный. Нет, огорченный. И сказал:
— Вы единственный человек в Англии, с которым я смог поговорить с той поры, как вернулся. Действительно поговорить. Вы не сможете отнять этого у меня.
Джеймс тотчас же отступил. Николь была очарована, услышав в его голосе настойчивость.
— Нет, — пробормотала она. — Я не хочу. Пожалуйста...
Он сделал шаг к ней навстречу.
— Я... — попытался настаивать Джеймс. Он вздохнул, замотав головой из стороны в сторону. — В Африке, — пробормотал он, — я понял всю прелесть подчинения сексуальным порывам. Здесь при взгляде на женщину я чувствую себя животным. Зрелые мужчины говорят о «низменных потребностях». Низменных! Как будто стремление к слиянию с женщиной для мужчины — желание извращенца, как будто это что-то постыдное. Но я не прав. — Он запустил пальцы в волосы и провел рукой. — Или это не так?
Он помолчал.
— Честно говоря, я больше ничего не понимаю.
Николь рассмеялась:
— Конечно, это не так. Африка вас изменила. Да это и неудивительно. Думаю, что она изменяла всех, кто туда попадал. Вы переживете это, приспособитесь.
Джеймс дважды или трижды с трудом глубоко вздохнул, затем протянул свою руку.
— Николь, честно... — Он никак не мог выразить свою мольбу словами. Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем просто сказал: — Мне нужен друг. — И рассмеялся. — Мне нужна и любовница. Но друг... Мне нужен больше друг, который понимал бы меня.
Джеймс хмуро улыбнулся и протянул к ней руки.
— Вы, — сказал он. Сожаление захлестнуло Николь.
— Да, — ответила она.
Они покинули свое убежище и вышли из сумрака на тусклый свет дождливого дня. Николь с Джеймсом сели на сухой выступ портала и стали смотреть на дождь. Она сделала именно то, что необходимо было сделать для того, чтобы их взаимоотношения могли спокойно развиваться, — она сделала вид, будто ничего не произошло, что они и не пытались стать любовниками. Джеймс, казалось, усердно поддерживал ее ложь, так как она настаивала на этом.
Время тянулось медленно. Они разговаривали большей частью об университете, шутили о декане, которого оба хорошо знали, и о вице-президенте, слишком расположенном к аббату Суонсбриджу. Они шутили о случайных знакомых, но в основном с гордостью говорили об университете. Джеймс любил его. И Николь радовалась, что ее сын поступил туда. У Дэвида не было подготовки, традиционной для английских школ, так как в основном образование он получал в Италии.
Как только дождь начал стихать, Джеймс спросил:
— А кто отец Дэвида? Что с ним стало? Почему вы растили Дэвида одна?
Николь еще не готова была ответить на эти вопросы. Она не привыкла обсуждать с кем-либо подробности своей жизни. Поэтому в первый момент решила солгать, заверив, что отцом Дэвида был Хорас Уайлд, как и записано в официальных бумагах. Но после некоторого размышления Николь решилась слегка приоткрыть завесу тайны:
— Отец Дэвида был... — она попыталась найти правильное определение, — человеком с положением и перед ним открывались широкие перспективы. Он боялся, что наша связь опорочит его в глазах общества.
Она замолчала.
— Хотя, по совести говоря, он старался. Его жизнь была... сложной. Я не знаю, что еще добавить. Он не мог официально признать Дэвида, несмотря на все его чувства. Я позволила ему исчезнуть из нашей жизни. Если бы я настаивала, то сильно навредила бы ему. У меня хватило совести, чтобы не разрушать жизнь отца своего ребенка.
— Он отказался от вас?
— Почти, он до сих пор борется с этим.
Когда дождь наконец прекратился, Николь с удивлением обнаружила, что день клонится к закату.
— Мы так долго беседовали, — сказал Джеймс, бросая камни в лужу.
— Это ваша вина: с вами так приятно разговаривать.
— Не всегда. Только если мне интересно.
Джеймс посмотрел на нее. Сияя улыбкой, он произнес:
— Нет, вы — чудо! Как долго вы собираетесь пробыть в Кембридже?
Она слегка пожала плечами:
— Пока дом не приведут в порядок после нашествия пчел.
— Хорошо.
— По правде говоря, — Николь сделала движение, собираясь встать, — мне надо идти.
Стокер быстро вскочил и предложил ей руку:
— Вы абсолютно правы. Я должен пойти назначить новое время для моей лекции. — И почти без паузы, словно продолжая разговор, спросил: — Завтра обед?
Она вскинула на него глаза, возвращая ему пальто:
— Что?
— Обед. Вы пообедаете со мной завтра? — Джеймс взял свое пальто, накинул его, скользнул в рукава. — Пчелы дали нам некоторое время, вы же понимаете. Мы должны этим воспользоваться.