Спящая

Лёка так и замер, уставившись не на Витька – чего он там не видел! Он смотрел на камень, на песок. Мысленный взор прокручивал ещё и ещё это оживление камня, это чудо, отпечатавшееся на сетчатке. Под кожей радостно защекоталось, Лёка даже хихикнул, как от обычной щекотки. Это в далёком лесу смеялась Волшебная девочка. Лёка шепнул ей: «Спасибо!» – и снова услышал этот оглушительный хор: деревья, травинки, звери, птицы – все и сразу, Волшебная девочка, – отвечали ему:

– Хороший. Хороший…

– Озверел?! – Дурацкий Славик очнулся первым. Вскочил и побежал – не к дружку своему, а к Лёке. Юрик за ним.

Чудо пропало. Вместо него в голове мелькнуло: «Убьют». Сразу расхотелось смеяться, сразу смолкли неголоса. Как тут смеяться, когда тебя сейчас убьют! А нет – так поколотят так, что уже не забудешь, не отмахнёшься и не откупишься. Пока они живы, этот Славик и банда, они будут бить Лёку, воровать собак, стучать матери и учителям, будут портить жизнь. Если Лёка не отобьётся сейчас, раз и навсегда, так и будет. Всегда так было…

Они подбежали – и земля ушла из-под ног. Потом сердце странно ухнуло, и стало холодно.

Глава IX Играть!

Вода накрыла с головой, окутала ноги, сорвала сапоги. Куртка стала тяжеленной, но сильное течение несло её вместе с хозяином.

– Холодно! Холодно! – Лёка вопил это на цветочном, чувствуя, как сводит пальцы: на руках и ногах сжимались кулаки, неуправляемые, не разжать.

Ледяные иголки бегали под всей кожей, забивались в спину и ступни, мокрая одежда тянула ко дну. Дно. Перед глазами было красивое песчаное дно с камешками и солнечными бликами, такое жизнерадостное, будто ничего не происходит. В горле толкался спазм: воздух! Воздух!

Лёка с трудом дёрнул шеей и вдохнул. В уши тут же хлынул шум деревьев, обычный, не цветочный, крики Славика и банды, где-то далеко, немыслимо далеко, за тысячу километров. Лёка даже не разобрал, что они там развопились. В глаза било солнце, и оно не грело, Лёку колотил холод, а течение несло и несло.

– Зло…

– Играть! Играть!

И какой-то злющий окрик на человеческом.

Лёка не разобрал слов, только по ушам ударил вопль этого нелепого грубого языка, слишком сложного, чтобы на нём о чём-нибудь договориться, слишком злого.

Щенки бежали за уходящими ногами, ноги топали и отгоняли, вопя что-то непонятное. Славик и Юрка уходят, держа под руки Витька, скачущего на одной ноге. Лёка их давно не видел, но слышал щенков, которые так и талдычили на цветочном своё «Играть!» и пытались увязаться за теми немногими, кого знают. «Утопят, – мелькнуло в голове. – Меня утопили и щенков утопят, чего им…»

– Стойте! Не ходите с ними! Ждите…

– Играть?

– Ждите. Я сейчас, я…

Холодная вода хватала за горло, за руки и за ноги, Лёка держал голову над водой, и шея болела немилосердно: ещё чуть-чуть – и он не сможет её держать, клюнет носом ледяную реку, и тогда щенки… На секунду нога нащупала дно, Лёка вцепился пальцами в носке… Убежало, сорвалось, такая уж здесь глубина: разная, с ямками. Чужие ноги не хотели слушаться, деревянные ноги, уже промёрзшие до костей, Лёка пытался бултыхаться, снова нащупать дно: одно движение на нужной глубине – и он сумеет встать и спастись.

– Холодно! – он вопил это на цветочном, кажется, на всю длиннющую реку, чувствуя, как немеют руки и ноги. – Холодно!

– Ветка, – неголоса Волшебной девочки снова пришли на помощь.

Лёка дёрнул шеей, короткая боль кольнула затылок, перед глазами поплыло голубое небо, солнце впилось в глаз, и на этом слепящем фоне он увидел чёрное.

– Ветка, – как маленькому повторили неголоса.

На чёрном силуэте, расплывчатом от воды, мелькнуло что-то подвижное: белка или птичка. Мелькнуло и замерло.

Лёка дёрнулся изо всех сил, и чужая онемевшая рука взвилась перед глазами и вцепилась в ветку. В ладонь впилась колючая кора, от этого руке стало легче. Вообще стало легче: ноги сами зашарили в поисках опоры, поймали какой-то камень – раз! Лёка стоит на ногах, в раздутой от воды куртке, и с него шумно стекают в реку струйки воды. Холод как будто отступает, не совсем, чуть-чуть: ветра нет, зато греет солнышко. Оно бьёт в глаза, Лёка толком ничего не видит, только слышит журчание воды и различает силуэт раздувшейся куртки. Рука ещё сжимает спасительную ветку.

– Тише.

– Извини. – Лёка разжимает кулак: ветка больше не нужна, он уже может стоять на ногах. Ветка пружинит, и птичка на ней смешно подпрыгивает, но не улетает, а садится обратно, таращась на Лёку маленькими глазками.

– Хороший, – шепчут неголоса со всех сторон. Лёка смотрит на птичку: волшебную птичку, Волшебную девочку, ту, которая проснулась вчера, ту, с которой ему теперь будет легче. Наверное, надо сказать что-то важное, но Лёка стучит зубами от холода, и в голову совсем ничего не приходит:

– Спасибо. Спасла. – Он шагает на сухой берег, не отрывая глаз от птички. Ничего особенного, трясогузка, но Лёка-то знает. Вчера, вон, была сова. Хочется поболтать с Волшебной девочкой, но надо спешить, надо найти щенков, пока эти…

– Люди. – Лёка по-человечески кивает вверх по течению, будто извиняется. – Щенки. Надо идти.