Спи, милый принц

Исповедь. Вот в чем все дело. Если ты не исповедовался в грехах своих, ты не вправе причаститься тела и крови Христовых. А если ты несешь ответственность за тело и кровь принца Эдди, тебе есть в чем исповедоваться. Возможно, он ищет место для исповеди. Возможно, путешествие в Рим завершится в исповедальне.

Старухи грузились на борт, продолжая крепко прижимать цветы к груди, баркас медленно покачивался на воде. За ним виднелся другой — темный, похоронный, с облаченной только в черное командой, — уже медленно подвигавшийся к печальному острову. Утро на Сан-Микеле нынче выдастся оживленное.

Теперь он услышал пение, гимн, изливавшийся из роскошного дворца — рококошного шедевра. Иезуиты, думал Пауэрскорт. Быть может, лорду Грешему требуются для исповеди иезуиты, чья ученость и казуистичность способны предложить ему некую разновидность отпущения грехов.

Пауэрскорт заблудился. Проклятие, подумал он, взглянув на часы. Я же должен через полчаса быть на ленче в «Флорианс». Проклятие! Где этот чертов «Флорианс»? Куда он запропастился? Где площадь Святого Марка?

Он решительно взлетел на мост, но, дойдя примерно до середины его, остановился и огляделся. Звон колоколов разливался над улицами, однако с какой колокольни, он сказать не мог. За спиной его послышался голос:

— Вы, случаем, не заблудились? Заблудившиеся люди выглядят здесь, в большинстве своем, точь-в-точь как вы.

Мы сбиваемся с пути и блуждаем, подобно овцам пропавшим, подумал Пауэрскорт. Священник, весь в черном, в весьма изящной берете на голове, пришел на помощь заблудшему.

— Боюсь, что заблудился. Мне необходимо через полчаса быть во «Флорианс», — исповедался Пауэрскорт.

— «Флорианс» на площади Святого Марка? Я сам туда направляюсь. Мы могли бы пройтись вместе.

Священник, как сказал он Пауэрскорту, был на самом-то деле англичанином, служившим на Фармстрит, в церкви иезуитов, что в лондонском Мейфэре[73]. Возможно, Пауэрскорту она известна? Известна. Деньги, грустно сказал священник, там так много денег. И Пауэрскорт стал прикидывать, какие грехи могут оказаться соизмеримыми со столь большими богатствами.

Выяснилось, что оба они питают интерес к живописи. Священник, отец Гилби, был ревностным поклонником семьи Беллини. Побывал ли уже Пауэрскорт на Мурано, чтобы посмотреть тамошних Беллини? Многие туристы их пропускают.

Пауэрскорт пообещал совершить паломничество туда, прежде чем он покинет Венецию. Они расстались среди голубей площади, на которой музыканты уже продирались сквозь заздравную песню из «Травиаты».

— Надеюсь, вы сможете найти то, что ищете, лорд Пауэрскорт. По-моему, вы что-то ищете. Да благословит вас Бог.

Пауэрскорт поспешил к «Флорианс», снедаемый страшной мыслью. Лорд Эдуард Грешем, прежде чем присоединиться к римской католической церкви, получал наставления в новой вере. В Центральных графствах он этого сделать не мог, на сей счет Пауэрскорт был уверен. Уж не на Фарм-стрит ли он их и получал — у отца Гилби?

Не приехал ли Грешем в Италию в обществе своего собственного отца-исповедника? И пока великий инквизитор сидит, ожидая, в отеле «Даниэли» или склоняется над блюдом с дарами моря во «Флорианс», эти двое укладывают чемоданы, чтобы добраться до вокзала имени леди Люси и продолжить путешествие в Рим?

В этот день Грешема найти не удалось.

Не удалось и на следующий.

Пауэрскорт слонялся по городу, заглядывал в церкви, обходил дозором музеи, бесконечно прохаживался по берегу — до моста Риальто и обратно, к площади Святого Марка. Он написал леди Люси. Его уже хорошо знали здесь — официанты «Флорианс» и голуби на площади: официанты, когда он входил, печально покачивали головами, голуби строй за строем взлетали перед ним под звуки арии из «Аиды». Пауэрскорт подумывал, не заказать ли ему в Лондоне какие-нибудь ноты — для расширения здешнего репертуара. Джонни Фицджеральд доставил бы их сюда за пару дней. Он снова написал леди Люси.

Синьор Панноне, управляющий «Даниэли», был встревожен. Он ощущал нараставшие в Пауэрскорте беспокойство и возбужденность. Он тоже, думал Панноне, наблюдая, как лишившийся сна Пауэрскорт расхаживает взад-вперед по темно-красным коридорам отеля, подхватил американскую болезнь, неспособность усидеть на одном месте.

Синьор Липпи, метрдотель «Флорианс», пришел на совещание, состоявшееся в расположенном на втором этаже кабинете Панноне, из которого открывался вид на лагуну и остров Сан-Джорджо Маджоре. Синьор Липпи был человеком худым и высоким, на пальцах его мерцала целая коллекция серебряных колец.

— Ничего не понимаю, лорд Пауэрскорт, — сказал Панноне, горестно озирая родной город. — Мы ищем его каждый день. Каждый день мы можем сказать, где побывали вы. Еще до того, как вы вернетесь. Мы знаем все. Но где же лорд Грешем?

— Возможно, он, как и думает лорд, уехал, — синьор Липпи прижимал к груди кипу своих заново отпечатанных меню.

Он воскресает, думал Пауэрскорт. И в третий день воскреснет и будет судить живых и мертвых.