— Простите мой вопрос, — сказал Пауэрскорт, расчленяя ярко-красного краба, — вы верующий? Я хочу сказать — католик? Мне всегда казалось, что для человека, принадлежащего к этой вере, службы ее должны означать нечто куда больше, чем для других.
— О да, о да, — ответил Грешем, расправляясь с последними креветками. — Я действительно верующий, католик то есть. Я принял эту веру пару лет назад. Она многое для меня значит.
— Я часто размышляю о ней, — сказал Пауэрскорт. — В наши дни столь многие совершают путешествие в Рим. Это трудно? Я насчет обращения.
— В общем и целом — да, — с выражением ветерана веры ответил молодой человек. Тарелки уже унесли. Разложили чистые приборы. От «Шабли» почти ничего не осталось. — Но с другой стороны, нельзя ожидать, что истинная вера дастся тебе легко, не правда ли? Я страшно поссорился с матерью. Она не могла понять, зачем мне это нужно. И не пришла на церемонию моего посвящения в новую веру. Священник сказал, что, в конце концов, она все поймет. Я же думаю, что конец этот еще очень не близко.
Грешем мрачно усмехнулся. Остатки «Шабли» переместились в его бокал. Ризотто и рыбный суп пришли на смену скелетам морских тварей. А он так все и вглядывался в зеркало.
— Со мной это произошло после смерти жены. Тогда я и начал подумывать о переходе в католичество, — на сей раз Пауэрскорт передвинул по доске коня — или это был слон? — Ужасное было время. Мне и вправду требовалось тогда то, что принято называть утешениями веры. Я посещал тогда службы, самые разные, по всему городу. И во множестве англиканских мне казалось, что священники просто произносят слова, не более того. Нет, слова-то были прекрасные, по-настоящему прекрасные. Однако я думал в ту пору, что для людей, которые их произносят, слова эти мало что значат. Как вам суп?
Соблюдение приличий прежде всего. Хорошие манеры — вот наш последний оплот. Мы же британцы, не так ли? Старые итонцы, все до единого.
— Суп великолепен. Да и ризотто, заказанное вами, тоже выглядит превосходно. Но скажите, лорд Пауэрскорт, давно ли скончалась ваша жена?
Стая голубей пронеслась мимо окна, устремляясь в места поспокойнее. Поднявшийся ветер гнал по площади дневной сор.
— Каролина? — произнес Пауэрскорт, катая по тарелке последние горошины ризотто. — Каролина умерла семь лет три месяца и пять дней назад. — Молчание повисло над столом. — Она погибла при крушении судна. Утонула. И наш сын вместе с ней. Ему было всего два года.
На краткий миг Пауэрскорт возненавидел себя. Возненавидел за то, что использует все это как силки, расставленные на молодого человека, не сознающего, что доверительность отрепетирована, что душевные признания — это не более чем тактический ход. Он взглянул на площадь, теперь уж совсем пустую. Я написал б
— И после стольких лет вы все еще помните тот день, — произнес, откидываясь в кресле, Грешем. Официанты вновь убирали со стола посуду и приборы.
— Лорд Грешем, лорд Пауэрскорт. Теперь у нас цесарка, овощи и немного салата. Мы же ненадолго покинем вас. Прошу вас, не забывайте о красном вине. Оно слишком хорошо, чтобы оставить его невыпитым, — Джованни низко поклонился и закрыл за собой дверь.
Новое послание понеслось в «Даниэли». С первыми двумя переменами блюд покончено. Серьезный разговор. Далеко не веселый. Молодой человек слишком быстро пьет. Панноне добавил это послание к пачке других и мрачно уставился на море.
— Да, верно, тот день я помню, — печально произнес Пауэрскорт. — Думаю, и вы не забыли бы такое. Просто не смогли бы.
— У меня тоже умерла жена, лорд Пауэрскорт. В прошлом году. Четырнадцатого июня. И этот день я буду помнить всегда.
— Простите, простите, — мягко сказал Пауэрскорт, подливая Грешему красного вина.
— Мы были так счастливы с Луизой, — Грешем рассеянно пережевывал цесарку. — Она тоже была католичкой. Я потому и перешел в эту веру. Луиза сказала, что родители благословят ее замужество, только если она выйдет за католика. Какая она была красивая, лорд Пауэрскорт, какая красивая. В первую же минуту, едва увидев ее, я понял, что она должна стать моей женой. Знал, что мы будем счастливы вместе, — Грешем, сам того не замечая, прихлебывал красное вино, взгляд молодого человека был теперь устремлен вовнутрь, в какие-то его глубоко личные воспоминания.
— Как вы потеряли ее? Если, конечно, вопрос мой не представляется вам бесцеремонным? — Пауэрскорт старался говорить по возможности мягче. Именно сейчас все может сложиться плохо. Очень плохо.
— Это долгая история. Вы не против долгих историй?
Пауэрскорт взмахнул рукой, обведя ею кабинет и вид за окном. Пожалуйте в исповедальню, подумал он. «Да смилостивится Господь над грехами вашими».
— Мой дорогой лорд Грешем, ночь только еще началась. А время в Венеции почти ничего не стоит. Его здесь скопилось уже так много. Продолжайте, прошу вас.
Молодой человек наполнил свой бокал.