Спецоперации

Я тут же позвонил секретарю партбюро 9-го отдела, вызвал его и проинформировал о том, что сказал нам Круглов: Берия арестован как враг народа. Он уставился на меня с недоверием. Я призвал его проявлять бдительность, но сохранять спокойствие и предупредить членов партии, чтобы они не распространяли никаких слухов. Круглов, сказал я, потребовал, чтобы арест Берии и его приспешников оставался в тайне до опубликования официального правительственного сообщения.

Список арестованных озадачил меня тем, что в него попали не только большие начальники, но и простые исполнители вроде Саркисова, отстраненного Берией за три недели до своего ареста. После этого Саркисова назначили на должность заместителя начальника отдела по специальным операциям контрразведки внутри страны, но начальник отдела полковник Прудников отказался взять его к себе. Заместитель Берии Богдан Кобулов заявил Прудникову, участнику партизанской войны, Герою Советского Союза:

– Во-первых, кто ты такой, чтобы оспаривать приказы министра? А во-вторых, не беспокойся, Саркисов скоро уедет из Москвы. Твоей карьере он не угрожает.

Словом, было совершенно ясно, что Саркисов не в фаворе. Это свидетельствовало о том, что решение об аресте Берии было принято раньше, когда Саркисов был еще близок к нему, или же его принимали люди, не знавшие, что Саркисов снят с поста начальника охраны министра.

Берия был арестован по приказу Маленкова. Однако я все же не могу себе представить, чтобы Берия мог выступить против Маленкова, с которым был в доверительных отношениях. Как только 26 июня 1953 года Берию арестовали, все сотрудники его секретариата, знавшие о письме Мдивани, порочившем Маленкова, были немедленно арестованы и брошены в тюрьму. И лишь после падения Хрущева, одиннадцать лет спустя, их амнистировали.

Не дожидаясь конца рабочего дня, я поехал к больной матери, которая уже две недели находилась в нашем госпитале. Об этом я уведомил секретариат Круглова. Позвонив жене на дачу, я договорился с ней встретиться после больницы в центре и вместе пообедать. Она была встревожена больше, чем я, и считала, что список арестованных будет пополняться, в него обязательно попаду и я. Как начальник особо важного подразделения министерства, хорошо известного Маленкову, Молотову и Хрущеву, я не мог избежать их пристального внимания. Все, что нам оставалось, – это быть тише воды и ниже травы, ничего не предпринимать и как можно скорее привезти детей из Киева. Жена тут же позвонила моему брату, директору консервного завода в Киеве, и попросила немедленно отправить детей в Москву, используя его собственные каналы, и ни в коем случае не обращаться за помощью к украинской службе госбезопасности. Она намекнула на человека, с которым он обедал, имея в виду Мешика, об аресте которого еще не было публично объявлено.

К счастью, в госпитале я встретился с Агаянцем, начальником одного из отделов разведуправления министерства, который еще не знал, что происходит. В случае необходимости он всегда мог подтвердить, что я действительно навещал свою больную мать.

Вечером того же дня мы с женой были у моей старшей сестры, доверительно рассказав ей о происшедших событиях и о грозившем нам обоим аресте. От нее мы еще раз позвонили в Киев, чтобы не пользоваться нашим домашним телефоном. Старший брат Григорий подтвердил, что отправит наших детей вместе с племянницей в Москву на следующий день. Как директор завода, он имел право заказывать билеты на поезд и не должен был ни у кого просить одолжения. Мы решили, что моя старшая сестра Надежда встретит детей на вокзале и отвезет их к себе домой, если жену и меня уже арестуют. Я был уверен, что жену обязательно арестуют либо вместе со мной, либо вскоре после меня. В тот же день я узнал подробности об арестах: Богдана Кобулова арестовали в здании ЦК на Старой площади, куда его вызвали для обсуждения кадровых назначений, Мешика – в ЦК компартии Украины.