– Согласен. Но без моей помощи ты бы не взял его так легко, верно?
Ильяс-бей напряженно засопел. Иван улыбнулся:
– Куда и когда прикажешь привезти серебро, великий?
Злость на лице татарина сразу сменилась улыбкой.
– В моем шатре ты всегда желанный гость, Иван!
Федоров оглянулся по сторонам. Нукеры эмира неспешно шли на рысях в сторону хозяина за многие сотни саженей от места гибели тарпана.
– Великий эмир не хотел бы всегда быть первым и при этом иметь в своем шатре горы серебра? – вздохнув, словно перед погружением в ледяную иордань, произнес-таки давно заготовленную фразу русич.
Ильяс согнал с лица искусственную улыбку и глянул на собеседника пристально-изучающим взглядом.
– Что ты имеешь в виду?
– Не пора ли великому стать первым человеком в Сарае?
Лицо эмира окаменело.
– Первым был, есть и будет великий хан Амурат! Или ты готов с этим не согласиться, дерзкий?!
– Первым всегда будет тот, кто удачливее, богаче и умнее! Москва бы хотела видеть хозяином Сарай-Берке тебя, великий! И достойно заплатить за твою победу. Смерть одного правителя всегда влечет за собою торжество нового!
Ильяс-бей молча зашевелил губами. Иван нетерпеливо ждал, что же с них в итоге сорвется.
– От чьего имени говоришь ты, дерзкий?!
– От имени великого князя московского, великий! От имени того, кто уже перестал видеть в хане Амурате господина!
Подскакали нукеры. Иван напрягся. Одно слово эмира – и либо путы лягут на запястья, либо голова здесь же расстанется с телом! Либо…
– Сдерите с него шкуру и приготовьте запеченное мясо для всех моих друзей! – отрывисто приказал Ильяс-бей. – Давай немного проедемся, Иван, охота мне уже надоела.
Словно два близких друга, русич и татарин бок о бок отъехали от своей добычи. Жеребцы отмахивались от оводов длинными хвостами, взбрыкивали, порою желая перейти на рысь.
– Ты говоришь от имени вашего Алексия? – негромко вопросил татарин.
– От имени князя, владыки и всех ближних бояр, – ответил русич. – Они готовы хорошо заплатить тому, кто избавит степь от сумасброда-Мюрида.
– Сколько? – словно выстрелил Ильяс.
– Две тысячи рублей, – спокойно ответил Иван.
– Но я не могу сменить Амурата на троне, – едва не зарыдал эмир. – Я не чингизид! Законы наследия трона степь все еще блюдет!
– Мамай тоже не оглан. Но это не мешает ему уже долгое время быть первым за правым берегом Итиля! Посади послушного тебе хана, пусть он станет исполнителем твоей воли. Хотя бы того же Мир Пулад хана!
Ильяс-бей натянул поводья. Зло глянул на собеседника:
– Я вижу, вы там давно уже все просчитали?
– Деньги всегда счет любят.
– А если я велю своим нукерам связать тебя и бросить к ногам великого хана?
– Тогда я лишусь головы, а ты двух тысяч русских серебряных рублей, великий! И более никогда не сможешь приобрести их вновь. Кладовые Мюрида уже сейчас пусты, ему нечем оплатить вашу верную службу. Верно?
Эмир глубоко втянул свежий воздух волосатыми ноздрями и ничего не ответил. Подождав, Иван продолжил:
– Князь Дмитрий понимает, что тебе нужны будут деньги в самом начале. Он готов дать, поверив лишь на слово, триста рублей. Остальные – потом и втайне. Думай, великий!
Беглербек так и не ответил ничего до возвращения к остальным участникам охоты. Лишь у громадного костра, на котором запекались сразу два ободранных сайгака, он спросил:
– Нури-бей в курсе того, что ты мне сказал?
– Нет. Он просто мой друг и сделал то, что я попросил: взял меня с собой на охоту.
– Навестите завтра вечером мой шатер, там ты услышишь ответ…
… Через несколько месяцев после этого разговора великий хан Амурат был зарезан в своих покоях лично Ильяс-беем. На трон сел Мир Пулад хан…
Часть III
Нижегородский узелок
Глава 1
Всего десять лет дала Руси для передышки и восстановления сил черная смерть – чума. Она ушла в 1353-м, чтобы вернуться летом 63-го. Приползла опять с юга, приведя с собою за компанию еще один ужас той эпохи: моровую язву. Надолго поселились на русских землях эти две кары Господни, пожиная свой щедрый урожай. И не было от них спасения ни в избе смерда, ни в монастырских стенах, ни на княжьем дворе…
Не ведал Иван Федоров, изо всех сил старавшийся сохранить русское подворье в далеком Сарае невереженым, что не стало у него жены Алены и двух юных дочерей. На два десятка могил вырос погост Митиного Починка. Почти обезлюдели Лужки, старательно заселенные к этому времени выкупленными русскими полоняниками и беглецами с беспокойных южных рязанских окраин. Бобылем сделался и Федор, положивший в одну могилу и жену-татарку, и трехлетнего сына. Погребальный звон неумолчно висел над Москвою, Коломной, Тверью, Нижним Новгородом и прочими русскими городами, провожая горожан и смердов в их последний путь.