Сперанский

Михайло Михайлович не был уже прежним реформатором: мысль его направлялась теперь не на выработку новых политических реформ, но преимущественно на поиск способов продления жизни состарившегося политического организма. Его кредо выражалось теперь в следующих сентенциях: «Не уновлениями, но непрерывностию видов, постоянством правил, постепенным исполнением одного и того же плана устрояются государства и совершаются все части управления. Следовательно, продолжать начатое, довершать неоконченное, раскрывать преднамеренное, исправлять то, что временем, обстоятельствами, попущением исполнителей, или их злоупотреблениями, совратилось с своего пути — в сем состоит все дело, вся мудрость самодержавного законодателя, когда он ищет прочной славы себе и твердого благосостояния государству. Но продолжать начатое, довершать неоконченное нельзя без точного удостоверения в том, что именно начато и не окончено, где и почему остановилось, какие встретились препятствия, чем отвратить их можно». Данное кредо Сперанского вполне совмещалось с той целью, которую ставил перед Комитетом 6 декабря император Николай и которая заключалась «не в полном изменении существующего порядка управления, но в его усовершении посредством некоторых частных перемен и дополнений».

В течение пяти лет — с 1826 по 1831 год — Комитет 6 декабря разработал при участии Сперанского целый ряд проектов переустройства различных частей государственного управления. Все они носили достаточно умеренный характер, но, несмотря на это, в большинстве своем так и не были проведены в жизнь.

Период правления Николая I называют как угодно, но только не периодом реформ. Между тем русское общество весь XIX век билось в судорогах реформаторства и время николаевского царствования не составило в данном смысле исключения.

Однако ни в какой другой период истории XIX века реформы в России не готовились в столь большой секретности, отчужденности от общества, как в период правления Николая I. Общество было лишено всякого доверия к себе со стороны императора и его ближайшего сановного окружения, вся реформаторская деятельность планировалась исходя из того, что высшие сановники лучше общества знают то, что ему необходимо. Как и в предшествующий период, среди разнообразных проектов общественных преобразований вынашивались также планы освобождения крестьянства от крепостной зависимости, но разработку этих планов вели сановники, жившие за счет эксплуатации крестьян, — образно говоря, стоявшие на их спинах. Подавив движение дворянских заговорщиков-революционеров, император Николай сам сделался настоящим заговорщиком в деле преобразования России. В этом деле он таился даже от своего Государственного совета. Основная работа по подготовке проектов реформ была загнана в тесные рамки так называемых «секретных комитетов», составленных им из своих самых доверенных лиц. В целях маскировки реформаторских замыслов данным комитетам присваивалось нередко заведомо ложное наименование, не соответствовавшее истинному характеру их деятельности. В Государственный совет вносились на обсуждение часто заведомо ложные документы, специально подтасованные фактические данные. Работа над проектами реформ превращалась, таким образом, в своего роду игру.

В обстановке бюрократических игр в реформы протекал последний период жизни Сперанского. Он был одним из главных участников этих игр, долго и терпеливо нес на себе их бремя. Работа Сперанского над проектами реформ в первое десятилетие века была наполнена верой и надеждой. Она приносила удовлетворение его уму и душе, будила в нем все новые и новые силы. Он работал по восемнадцать часов в сутки, как проклятый, но это и было его настоящей жизнью. Он ложился спать глубокой ночью, часто прямо в кабинете, усталый, изнуренный, но с мечтою о новом дне и продолжении трудов. Сейчас, спустя четверть века, все было по-другому.

Перо по-прежнему слушалось его, голова по-прежнему мыслила ясно, душа чувствовала. Сперанский внимательно наблюдал окружающее и хорошо понимал главные пороки проводившейся императором Николаем политики всевозможных запретов по отношению к общественной жизни, обуздания любых движений общественного духа. «Мудрость правительства состоит не в том, чтоб погасить ум и воображение, — писал он в одной из своих заметок, — не в том, чтоб охранить одну цепенеющую, хладную жизнь настоящего. Это значило бы погасить веру и надежду, всякое чувство усовершенствования; это есть род богоотступничества и эпикуреизма; это есть подвергнуть общество всем опасностям непредвидимых внезапностей».