Сперанский

Обладая очень счастливыми дарованиями, привлекательною наружностью и при том в высшей степени искусством, лестью, уступчивостью соглашаться со всеми мнениями лиц высших, уступавших ему в дарованиях, ему удалось быстро пройти по первым ступеням служебной лестницы, отодвигая в сторону сослуживцев, причем не было недостатка с его стороны в различных всякого рода интригах… В его власти было если не вполне достичь желаемой цели, то, по крайней мере, положить прочное к тому основание, именно тем, чтобы основательно и правильно постигнуть значение общественных учреждений. Сперанский в состоянии был бы это сделать, если бы эту большую заслугу не принес в жертву своему стремлению к новшеству, своему пустому тщеславию все переделать.

Из «Записок» барона Густава Андреевича Розенкампфа

Помимо Розенкампфа, судьбе угодно будет послать Сперанскому в качестве злейшего его врага еще одного иностранца и барона. Им станет швед Густав Мориц Армфельд, о котором еще будет разговор.

Вообще говоря, злобность и мстительность весьма часто встречались у иностранцев, состоявших на службе российскому императору. Попадая в Россию, они редко приобретали к ней ту привязанность, что сродни чувству любви к родине [10]. А при отсутствии сей привязанности, этого священного чувства, заложенный в человеческой природе эгоизм всегда получает прекрасную возможность для буйного расцвета. Должность легко превращалась в руках иностранца из средства служения стране, обществу в источник личной наживы. И чем более искусным как специалист был иностранец, тем успешнее обделывал он на государственной службе в России свои делишки. Постоянно ощущая естественную в такой ситуации неприязнь к себе со стороны русских, иностранные специалисты сполна компенсировали ее карьеризмом, преследованием неугодных им людей, глумлением над личностным достоинством окружающих. Главным орудием и здесь становилась должность.

С. М. Соловьев восславлял Петра I за то, что, привлекая отовсюду «полезных» иностранцев, он не давал им первых ролей, которые оставались за русскими. Неужто не догадывался знаменитый наш историк вслед за Петром, что вторые-третьи-четвертые роли в государственном управлении в чем-то очень существенном для нации поважнее ролей первых? Поважней во все времена в том самом главном, что именовать принято «нравственностью» или духом нации!

Впрочем, это не вопрос еще. Не чужестранцам нас озадачивать! Что нам чужие, когда свои, природно русские(не все, но в приличном довольно множестве), заимевши в своем Отечестве должности и власть, будто по волшебному порядку какому, оборачиваются в иностранцев.Как же повелось на Руси такое? Отчего до сих пор ведется?..

Среди русских сановников-чиновников недоброжелательство к Сперанскому развивалось по тем же законам, что и среди иностранцев. Оно росло по мере возвышения Сперанского, но до определенного времени оставалось скрытым. Ситуация резко изменилась сразу после того, как Михайло Михайлович, сделавшись ближайшим советником императора, приступил к осуществлению своего плана реформ.

По причине ли особенной застойности русской общественной жизни или под впечатлением незабвенных реформаторских деяний Петра Великого укоренилась в характере русской знати привычка смотреть на всякую реформу как на революцию. Любых реформ в обществе русские вельможи — и в том даже случае, если ничегошеньки не знали конкретного о содержании и смысле их, — боялись. Боялись так, как боятся обыкновенно каждого стука в дверь, каждого шороха у своего жилища мелкие казнокрады. Когда на место «Негласного комитета» встал Сперанский и облеченный доверием государя приступил к разработке проектов государственных преобразований, прежняя боязнь реформ превратилась у них прямо-таки в панический страх.