Сперанский

К тексту приведенного документа Михайло Михайлович приложил короткую записку для А. Н. Оленина, в которой писал: «Милостивый государь мой, Алексей Николаевич! Препровождая при сем к вашему превосходительству показание мое о том, что я не принадлежу ни к какой масонской ложе, ни к тайному обществу, считаю нужным сопроводить оное следующим изъяснением:

В 1810-м или 1811-м году повелено было дела масонские подвергнуть рассмотрению особого секретного комитета, в коем велено было и мне находиться. По случаю сего рассмотрения, дабы иметь о делах сих некоторое понятие, я вошел с ведома правительства в масонские обряды; для сего составлена была здесь в С[анкт]-Петербурге частная, домашняя ложа из малого числа лиц под председательством и по системе доктора Фесслера. Как целию моею в сем деле было одно познание масонских обрядов: то и счел я достаточным посетить сие собрание два раза,после чего как в сей, так и ни в какой ложе, ни тайном обществе я не бывал; да и самое собрание сие, не принадлежавшее к числу правильных и установленных лож, сколько мне известно, само собою прекратилось. С совершенным почтением честь имею быть вашего превосходительства покорнейший слуга М. Сперанский. В С.-Петербурге 7 сентября 1822» [1].

21 апреля 1826 года, в разгар следствия над декабристами, император Николай I издал распоряжение «истребовать по всему государству вновь обязательства от всех находящихся в службе и отставных чиновников и не служащих дворян» письменную расписку о своем участии или неучастии в любых тайных обществах, в том числе и масонских ложах. При этом всем указанным лицам было предписано ответить на вопросы специальной анкеты предельно откровенно. За сокрытие же требуемых сведений государь обещал подвергнуть «строжайшему наказанию как государственных преступников». Сперанский вынужден был дать еще одну расписку. «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что ни к какой масонской ложе и ни к какому обществу ни внутри Империи, ни вне ее не принадлежу и впредь принадлежать не буду. Тайный советник М. Сперанский», — говорилось в ней.

У нас нет никаких оснований полагать, что Сперанский лгал, сознательно преуменьшал степень собственного участия в масонстве. Напротив, существуют ясные доказательства того, что он не считал масонство сколько-нибудь серьезным движением. В 1818 году, когда в Петербурге вспыхнула очередная кампания охоты на «иллюминатов», Михайло Михайлович открыто смеялся над «охотниками». Самому близкому своему другу той поры А. А. Столыпину он писал: «Как мало еще просвещения в Петербурге! Из письма вашего я вижу, что там еще и ныне верят бытию мартинистов и иллюминатов. Старые бабьи сказки, коими можно пугать только детей».

Пренебрежительное отношение к масонству не было для Сперанского случайным. Оно обусловливалось всем характером его политического мышления и, в частности, теми взглядами, которые он имел на переустройство общественной жизни. Сперанский принципиально отвергал в качестве средства этого переустройства заговор и революцию, поскольку считал, что подлинный переворот в общественных отношениях способен произойти лишь с переменой в психологии людей и, следовательно, постепенно — с течением времени. Изменение же одних внешних политических форм, в чем, собственно, и заключается суть революции, не может дать для общества положительного эффекта. Новые политические учреждения, возникшие в результате революции, не имея подпоры в соответствующем человеческом материале, будут действовать неминуемо вопреки тому высокому замыслу, с которым они созданы, и неумолимо потянут общество к гибели. Настоящее переустройство общества на новых началах Сперанский понимал в качестве долговременного эволюционного процесса. Потому-то и не принимал он масонской организации в виде средства переустройства общественной жизни и не считал, что с помощью какой-либо организации можно достичь лучшего общественного устройства.

Определенный интерес к масонам, а может, и какую-то надежду на их организацию Сперанский, видимо, имел, но интерес и надежда эти вряд ли были прямо связаны с его реформаторством. Можно с большой долей вероятности предполагать, что масонство интересовало Сперанского только с точки зрения возможности использовать его в качестве силы, способной содействовать просвещению людей и их нравственному усовершенствованию. Но масонство начала XIX века было мало приспособлено к выполнению данной миссии. Оно являлось в то время, в сущности своей, организацией шарлатанов и интриганов со всеми характерными для таких союзов таинственностью, символикой и обрядовостью.