Спастись ещё возможно

Фока уже не почувствовал, как вырвался, наконец, на волю ручеек и побежал себе через коленки на заледеневшие шпалы. В это время его грубо втаскивали на дрезину, и в нем от жутких предчувствий все обмерло и оборвалось.

— Мы тебя любим, — с хохотом выкрикивал все тот же ужасный голос, — очень-преочень.

Дрезина сорвалась с места и мгновенно набрала скорость. Обрушившийся шквальный ветер уносил прочь и жуткий хохот, и крики, развеивая их в ночи, но отдельные слова были хорошо слышны, и Фока мечтал сейчас стать слепым и глухим.

— Доставим тебя до самых врат… по высшему разряду… а времени потом хватит…

Впереди из темноты вдруг вырос сноп яркого света, раздался гудок тепловоза, который неотвратимо несся прямо на них... все ближе и ближе… со страшным шумом, под безумный хохот папы-Влады и его, Фоки, дикие предсмертные крики. Когда до столкновения оставались считанные мгновения, дрезина, и его мучители вдруг разом исчезли, а Фока беспомощным мячиком повис в воздухе. В следующую секунду в него ударила тысячетонная стальная бита… Его безжизненное, изломанное тело пролетело не менее пятидесяти метров, и на излете уже врезалось в верхушку старого клена, откуда, спружиненное, упало на крыльцо будки стрелочника, проломив подгнившие доски и до смерти напугав задремавшую было с флажками в руках ночную дежурную…

* * *

Рано утром майор Борский узнал о случившемся из сводки ночных происшествий. У Фоки были с собой документы, и с опознанием трупа проблем не возникло. Причиной смерти предположительно значилось падение со скорого поезда… “Какого рожна он там делал? — ругнулся Борский и тут же задумался: — Как вообще он мог там оказаться, ведь перезванивались часов в восемь, перед моим визитом к Прямкову?”

Он тут же выехал к месту происшествия. Не доезжая переезда, заметил знакомый джип. Двери оказались не заперты, но все, на удивление, цело. Если кто и подходил, то, видно, не решился вломиться в явную машину бандюгана. Теперь все становилось еще более запутанным и странным. “Если машина здесь, — раскладывал факты по полочкам Борский, — то как он мог в это же время быть в поезде? Чепуха”.

Он отпустил служебную девятку и вернулся в город на джипе. С Фокиной машиной решил раскумекать потом, до времени упрятав ее в укромное местечко. А пока надо было разбираться с таинственной смертью самого Фоки, да и Прямкова следовало дожимать. О всем этом Борский размышлял, сидя в своем кабинете, и казалось ему уже, что нет худа без добра. “Вот и джипарем нежданно обзавелся, — удовлетворенно думал он, — и деньгами Прямкова ни с кем не надо теперь делиться. Славно!”.

Только ничему этому не суждено было сбыться. После обеда его арестовала служба собственной безопасности. Он был взят, что называется, с поличным в момент получения взятки, состоящей из двадцати предварительно помеченных стодолларовых купюр: зашел подследственный и вручил, а он, лопухнувшись, принял лично в руки. Вот так! Что ж, и на старуху бывает проруха, а жадность, как известно, фраера сгубила… Зачурали копача!

* * *

Сергея не покидало чувство тревоги. В любую минуту он ждал недобрых вестей от Борского. Навестив отца, уточнил про долг. Как и предполагал — все полуправда. Долг был, но весьма пустяковый — в три тысячи долларов.

— Срочно надо было, — оправдывался отец, — я у Сулеймана и взял, да все не получается вернуть: дела неважнецки идут. Но я ему Фольксваген свой отдал, он вроде как не в обиде. А с прокуратурой — было дело, да быльем поросло. Это с тогдашним областным руководством было связано, все и замяли. Так что едва ли теперь серьезный повод можно найти…

Минул день, другой, третий — никто не беспокоил. “Сам не пойду больше, — решил Сергей, — хватит, исполнил свой долг, явился, донес на себя — пускай теперь поступают, как знают”.

За это время он побывал во всех городских храмах. И в том, — Успения с Полонища, — в который однажды чуть было не вошел. Встретил и того самого парнишку, своего тезку Сергея, который его так любезно приглашал тогда внутрь, и даже познакомился с ним. Постепенно все неприятные ожидания, связанные с майором Борским и Фокой, поблекли и переместились на дальний план. Он получил деньги за квартиру и отвез их в святую Снетогорскую обитель. Причем сделал это так, что никто не узнал его имени. “Господь знает”, — радостно думал он, спускаясь с крутой монастырской кручи на автобусную остановку. Ни Борский, ни Фока так больше и не появились. А он, собственно, не очень-то и удивился. У Бога ведь все возможно…

Эта жизнь, которую он только что медленно для себя открывал, была настолько необъятна, настолько полна светлых благодатных моментов и встреч, что все прочее, относящееся к прошлому, стало маловажным и постепенно просто-напросто умирало. Он жил теперь в маленькой однокомнатной квартирке, устроился на работу дворником и подметал дорожки в детском парке, где, собственно, все для него и началось…