Спастись ещё возможно

С улицы Некрасова Прямой свернул на Советскую в сторону Троицкого Собора. Понемногу он приходил-таки в себя. “Что это было? Сон? Галлюцинация?” — он прокручивал в голове варианты, но перед глазами его и теперь все еще стоял Павел Иванович в распахнутом плаще, обнажавшим нечто чудовищное... А зловоние... Оно словно прилипло к нему и по-прежнему не давало возможности перевести дух, то и дело вызывая рвотные спазмы. Он совершенно не мог ничего придумать. Ничего! Он не знал, что и как делать. Прав был злосчастный Павел Иванович, трижды прав! “Он сказал, что скоро и я... Так значит, и я тоже? Умру? Убьют? Как же быть?.. Господи!” Сколько же он видел всевозможных фильмов про мертвецов, но едва ли когда испытал даже легкое подобие страха. Но ужас, оказывается, возможен, и этот ужас — Павел Иванович Глушков...

Прямой вышел на Ольгинский мост и достиг уже середины, когда вдруг перед ним, завизжав тормозами, остановилась двигавшаяся на встречу синяя пятьсот двадцатая “БМВ”. Через пару секунд Прямой сидел в салоне, а машина сорвалась с места. За рулем “бимера” был Гриша Функ — корешок и брателло. Немного растерянно он рассматривал Прямого и, наконец, спросил:

— Что это у тебя с башкой, Прямой?

— Не понял?

— Ну, белый ты весь, как лунь. Покрасился? Я еле узнал, в натуре.

— Почему белый? — Прямой повернул к себе зеркало заднего вида, посмотрел и растерянно взъерошил волосы. — Да... Все ништяк, покрасил... Так надо.

— Ну, раз надо — ладно. Давай о деле — Гриша достал какую-то свернутую бумаженцию и протянул Прямому, — Как только ты позвонил, я навел справки: вот имена и кликухи тех, из приезжей бригады. Только они не питерские, они залетные — с Поволжья откуда-то. И дело с ними темное.

— А ты помнишь Павла Ивановича Глушкова? — перебил вдруг его Прямой.

— Глушкова? — удивился Гриша. — Причем тут Глушков? Ну, помню, кто его не знал? Так вот, машины у них, в натуре, питерские — два “джипаря”. Только это не их тачки. Им их выдали, причем в Москве, и послали к нам. Кто послал — выясняю, а зачем — похоже они и сами точно не въезжают, бурагозят пока по кабакам. Витя Скок среди них есть, но он так себе, даже не бригадир — пехота. Не мог он тебе предъявы делать. Не тот уровень. Похоже, разводят тебя, Прямой, и разводят круто. Есть кое-какие соображения — возможно это чехи . Им хладокомбинат нужен, чтобы азеров подмять, им много чего нужно... Не понятно пока, что готовится, но нужно быть начеку. Ты сам-то, что думаешь, а, Прямой?

— Я-я? — задумчиво протянул Прямой. — Я, знаешь, тут Павла Ивановича сегодня видел, в парке у детской библиотеки. На горочке мы с ним посидели, так, о том, о сем поговорили...

— У тебя чего, крыша поехала? Тебя на Луну вот-вот зашлют, а ты мозги мне компостируешь?

— Про Луну Пал Иванович говорил, мол, скоро... — задумчиво начал Прямой, но вдруг оборвал себя, — Постой, тормозни...

Они ехали по Советской, и справа завиделась боярская шапка купола Успенской с Полонища церкви. Гриша притормозил у магазина на углу Советской и спускающейся вниз к реке Георгиевской улиц. Прямой вышел и неспешно пошел к храму. Неспешно, потому что и сам не знал, с какой целью туда идет. Он посмотрел в перспективу улицы, где открывалась река; на молчаливо-пустынную сейчас школу, бывшую мужскую гимназию и отчего-то подумал: “А ведь раньше, мать говорила, тут ходили трамваи...” А еще раньше, много раньше, это место называлось взвозом, и тут от реки поднималась длиннющая вереница телег и возов, с Георгиевской сворачивающих на Великолукскую и разъезжающихся по всему городу...

Он поднялся на высокую паперть и застыл у массивных дверей. Мысли в голове спутались, и ум слабыми своими ручонками безуспешно пытался распутать этот клубок; вроде бы брезжило что-то, — почти понятное, — но далеко, не дотянуться... “Надо войти. Потом что-то сделать, что-то важное... Что?” Он уже ухватился за тяжелую бронзовую рукоять, но вдруг ощутил, исходящий от себя смрад, тот самый, давешний, из парка — подарок от Павла Ивановича. Потянуло на рвоту: “Куда же с таким зловонием?” Пальцы его медленно разжимались, и от них к тусклой бронзе будто тянулись невидимые упругие нити, не дающие совсем отнять руку. Что-то внутри него протестовало и требовало: “Войди! Войди!” Но нити, не выдержав, лопнули, и рука бессильно опустилась. Все было кончено: ничто больше не держало его здесь. Дверь неожиданно распахнулась, и из храма вышел худощавый молодой человек. Он посмотрел на застывшего столбом Прямого и, не закрывая дверь, спросил:

— Вы в храм, к батюшке? Он в алтаре. Позвать?

— Нет, — помотал головой Прямой, — не надо. В другой раз.

— Сергей! — окликнули молодого человека из храма, — Сергей! Ты забыл пакет.

— Сейчас, — молодой человек еще раз взглянул на Прямого и, извинительно кивнув головой, скрылся за дверью.

“Тезка, — подумал, возвращаясь к ожидающему его “бимеру” Прямой, — Серега, как я...”