Спастись ещё возможно

— Ты, Евгений, — напутствовал в этот раз старичок своего молодого спутника изрядно менторским тоном, — давеча говорил мне о том, что нет у твоих товарищей понятия о патриотизме. Так вот я тебе замечу, что это есть следствие отступления от любви вообще, так как Байрон еще, кажется, говорил, что тот, кто не любит свою страну, ничего любить вообще не может. Итак, наступило всеобщее, в евангельском смысле, отступление от любви, и от того — всеобщее оставление патриотизма как мировоззрения утвержденного на любви и заповедях Божиих. Порушилось в головах людских основание, задрожали и рухнули стены.

— Но, дедушка, — возразил было юноша, — посмотри на американцев, они ведь очень любят свою страну? И патриотизм у них будь здоров…

— Позвольте с вами не согласиться, мой юный друг, — старичок запальчиво хлопнул себя по худому колену. — Их патриотизм носит условный характер, потому как само их государство проповедует условную мораль коллективного эгоизма. Весь этот псевдопатриотизм устойчив пока устойчиво государство. Но лишь стоит начаться там нестроениям и бедам, как, к примеру, на нашей, избитой всеми громами и молниями родной земле треснет по всем швам их патриотизм. Ведь в чем отличие нашего патриотизма от их, позвольте вас спросить?

— В чем? — наморщил лоб Евгений.

— А вот и не знаешь! — потер ладошки дед. — Русский патриотизм всегда был неотделим от религиозного самосознания народа, от веры Православной. Русская земля была для русского человека землей святой, освященной подвигами мучеников и исповедников, святителей и преподобных. Русский патриотизм — это “любовь к отеческим гробам”, как писал Пушкин, защита крестов на белых храмах. Поэтому, когда что-то угрожало этой святой земле, когда становилось особенно опасно и тяжело, тогда патриотизм достигал небывалых высот. А их патриотизм направлен на сохранение возможности жить благополучно, в полном достатке. И, поэтому, чем меньше будет оставаться возможности сохранить это благополучие и достаток, тем меньше останется оснований и для их патриотизма. Вот так!

— Но именно у нас теперь такое неуважение к своей стране, к истории. Почему? — недоуменно спросил Евгений.

— С одной стороны — от безверия и безбожия; от того-то и исчезло основание любить свое святое, — твердо сказал старичок. — С другой стороны — от безумного желания жить, как они. Но отсутствие достатка и изобилия делают это невозможным — вот тебе и неуважение, вот тебе и нелюбовь! Ведь хочется жить именно так! Как они! Не как наши отцы, деды, прадеды, а как чужие “они”. Не получится!

— Что не получится? — не понял внук.

— У каждого народа своя планида! — загадочно пожал плечами дед. — Наша планида — до конца оставаться третьим Римом, потому что четвертому не бывать…

Не известно, что ответил бы ему внук, только в этот момент прямо у их скамейки оказался нетрезвый молодой мужчина очень даже устрашающей наружности. Был он высокий, мощного телосложения, с перебитым носом и короткой стрижкой, принятой среди криминальной части населения. Дополнительным подтверждением этому служил выставленный, безусловно, на показ в вольно распахнутом вороте рубахи массивный золотой крест на золотой же толстенной цепи.

Незнакомец беспардонно громко икнул и присел на свободное место в полуметре от Евгения. Оба — и дед, и внук — настороженно посмотрели на соседа, а тот, кажется и не замечая их, еще раз икнул и потянулся за сигаретой. Закурил. Ветерок тут же окутал дымком притихших некурящих родственников. От их философского умонастроения не осталось и следа. Они молчали, но почему-то не решались встать и уйти. А сосед не спеша докурил сигарету, перемежая затяжки с иканием; выкинул окурок на дорожку; смачно высморкался прямо себе под ноги и, закряхтев, попробовал подняться. Вышло, однако, не сразу. Сначала, привстав, он покачнулся и едва не рухнул на колени растерянного Евгения, которого, похоже, наконец-то заметил, потому как угрожающе рявкнул: “Ну, ты…”. Потом все же кое-как выровнялся, встал и, не извинившись, пошел себе прочь.

— Каков хам! — прошипел рассерженный Евгений. — Бандит! Вот тебе и патриотизм!

Дед хотел было поддержать внука и тоже “приласкать” незнакомца недобрым словцом, но вдруг отчего-то передумал. Более того, он даже насупился и построжал.

— А откуда ты знаешь? — спросил он весьма серьезно. — Быть может, даром что вид бандитский, быть может, он первый из нас патриот? А? Ошибиться-то в жизни, довести себя до такого вот состояния каждый может. Разве нет?

— Знаем мы таких патриотов с пачкой долларов в кармане, — продолжал сердиться внук, — да на “Мерседесе”. Видали мы таких патриотов…

Но дед не дал ему выговориться, неожиданно он принялся по памяти цитировать из Евангелия: