Спастись ещё возможно

— А то, — проглатывая кусок покрупней, юноша двинул вперед подбородком, — в нашем, не самом маленьком храме — тридцать, в соборе — сорок, в храме Александра Невского — сто. В общем на весь город — не более пятисот прихожан. Это лишь четверть процента от числа горожан, дед! А ты говоришь — мы третий Рим! Да где там…

Медленным шагом они двинулись в сторону своей заветной скамеечки, где по большей части и происходили самые главные их беседы. Теперь там сидел какой-то человек: худой, с седой шевелюрой и такой же совершенно седой бородой. Рядом, опертый на скамейку, стоял костылик. Человек склонил голову на грудь и, кажется, дремал. Скользнув по нему взглядом, юноша нахмурился, но старик указал рукой на свободную часть скамьи:

— Садись внук, место предостаточно. Так вот, это не я говорю, это блаженной памяти старец Филофей, это его слова: “Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти”. И я считаю эту формулу весьма справедливой. Захлестнуло житейское море весь мир и все прибывает вода, но незыблемо стоят островки Православия. У нас только и стоят, все прочее уже залило. Но пока стоят они — будет стоять наша Россия. Помнишь, что сказал преподобный Серафим Саровский? “За Православие Господь помилует Россию”. Вот так — за Православие! И весь мир будет стоять, как за якорь держась за Россию. Правда, не желает он этого понимать, беда это его, но тут уж ни куда не денешься. Наш это подвиг — держать мир. Наш! А то, что стадо малое, так это и Христос когда еще говорил. “Не бойся малое стадо!” Малое! А ты говоришь четверть процента. И потом, плохо ты знаешь свой народ. Его лишь всколыхни и завтра наполнятся все храмы, вера не исчезла, она дремлет и ждет пробуждения. Вот, может быть, на грядущую Пасху и оживит Воскресший Господь чью-то уснувшую душу?

— Да нет, дед, — в запальчивости махнул рукой внук, — это ты не знаешь сегодняшних людей, особенно молодежь. Ни чем их не проймешь и не разбудишь. Не желают они спасаться и не будут. Не возможно это…

Но тут вдруг поднял голову дремавший седоголовый человек и совсем тихо, почти что шепотом, сказал:

— Спастись еще возможно…

Сказал тихо, но его хорошо услышали и старик и юноша. Оба они одновременно подумали, что будто бы уже видели где-то это лицо, но… не вспомнили — ни тот, ни другой.

— Простите, что вы сказали? — переспросил старик.

— Спастись возможно всем, — еще раз повторил, впрочем, чуть уклонившись от прежних слов, странный человек, и поднялся со скамьи.

Опираясь на костылик и чуть прихрамывая, он медленно пошел по аллейке к выходу на проспект и вскоре совсем исчез из виду. А дед и внук, молчаливо застывшие на скамейке, все еще будто бы слышали эти его слова, витающие в воздухе, как три маленьких кружевных облака:

“Спастись…

возможно…

всем…”.

Псков, 2000 г.