Спасти СССР. Инфильтрация

Бабушка захлопнула за нами входную дверь и опять загрохотала запорным крюком. Мы переглянулись и, весело смеясь, стремительно скатились по ступенькам, оставляя за спиной эхо дробного перестука Томиных каблучков. Я оттянул на себя тяжелую входную дверь, и мы вынырнули из полутьмы парадного в весеннее тепло, льющееся с непривычно глубокой синевы.

Срезая дорогу, пошли насквозь через Троицкий рынок, и Тома тут же с восхищением прилипла к выстроившимся в рядок аквариумам. Бликовали в солнечных лучах стайки неончиков, среди тянущихся вверх пузырьков воздуха солидно прогуливались ярко-красные и угольно-черные меченосцы, потряхивали роскошными вуалями хвостов гуппи и поражали своей необычной формой мраморные скалярии. Дальше по ряду продавали сушеных дафний, в эмалированных лоточках шевелилась мясисто-фиолетовая масса трубочников и брусничная – мотылей. Тома с брезгливой опаской понаблюдала, как местный дуремар, орудуя спичечным коробком, отложил покупателю на листок газеты копошащуюся порцию и ловко свернул в кулек.

– Брр… Какая гадость, – сказала с чувством.

Вышли на Фонтанку и по пешеходному мостику перебрались на другой берег, по дороге полюбовавшись величественно плывущими откуда-то с Ладоги льдинами, в синеватой толще которых иногда что-то таинственно искрилось и переливалось. В воде Крюкова канала отразилась воздушная, словно произведение виртуоза-кондитера, колокольня Никольского собора, и мы ненадолго замерли, наслаждаясь одним из самых красивых видовых мест Ленинграда. Потом Тома поозиралась вокруг в поисках знакомых рож и, не обнаружив, решительно взяла меня под локоть.

Мир стал еще краше, и я замурлыкал, косясь на девушку:

– День такой хороший…

– А дальше?

– Пожалей мое самолюбие… Дальше эту мелодию с моим слухом не вытянуть.

– Ну Дюх, ну пожа-а-алуйста… – Тома задергала меня за руку.

– Эх… – И я попытался исполнить куплет из «Извозчика» Розембаума, но на последней строке закономерно и очевидно сфальшивил и закашлялся. – Ну вот видишь… Тебе придется принимать меня таким, какой я есть. Ну не певец я.

С колокольни поплыл пробивающий до костей низкий гул, поверх которого тут же лег быстрый перезвон. В небе в панике заметались голуби.

– С колоколенки соседней звуки важные текли… – пробормотал я, озираясь вокруг.

Мимо на службу тянутся старушки, все как одна – маленькие и сухонькие, с платочками на голове. Я огляделся – молодежи нет вообще, мужчин почти нет.

– Темные отсталые люди, – глядя на них с осуждением, резюмировала Тома. – Вот перемрут, как динозавры, и закроем наконец все эти церкви. – И потянула меня дальше. – Кстати о динозаврах… Про мамонтенка Диму ты ж читал? Как думаешь, может же быть, что когда-нибудь найдут неповрежденного мамонта, разморозят и оживят?

Она мечтательно посмотрела сквозь бредущих богомольцев, видимо представляя на их месте стада возрожденных мамонтов. Я глядел не менее мечтательно, но не на богомольцев и даже не на Тому. Мое внимание привлекла небольшая огороженная площадка на противоположном берегу канала Грибоедова, на которой три молодых человека практиковали стрельбу из спортивного лука.

Охваченный новой идеей и невнятно мыча что-то про генетику и криопротекцию, я увлек Тому по мостику на другой берег к небольшому особнячку. Хм… Кафедра спортивной стрельбы из лука института имени Лесгафта. А что, это может быть решением одной проблемы…

Я воровато оглянулся и, подойдя к входной двери поближе, оценил профиль замочной скважины. Судя по всему, замок унаследован еще со времен проклятого царизма. Это я удачно зашел… Можно и отпраздновать:

– Ну что, по эклеру с кофе сейчас или по пышкам с кофе позже?

Тома задумчиво нарисовала что-то носочком сапога и кивнула:

– Сейчас! У меня пятьдесят копеек есть.

Я отмахнулся от этого предложения и, приняв левее, провозгласил:

– Тогда в кафе на Театральную! День такой хороший…

Вечером по уже устоявшейся привычке прослушал получасовую сводку новостей за неделю на Би-би-си. Пока никаких отклонений в исторической линии на поверхности не видно. В прошедший четверг РАФ, Фракция Красной Армии, успешно провела теракт в Карлсруэ, расстреляв генерального прокурора ФРГ. Впереди «свинцовая осень», всплеск активности партизанских ячеек, мстящих властям за внесудебные казни находящихся в заключении руководителей.

Даже респектабельные газеты Германии сквозь зубы заметят, что есть что-то странное в так называемом «коллективном самоубийстве» четырех заключенных. Ну да, сложно себе представить, к примеру, как смог левша Баадер выстрелить себе в затылок с правой руки, при этом не оставив на коже головы следов пороховых газов.