Повинуясь кнопке «ход», наша кабина дернулась и медленно отправилась дальше вверх без лишних попутчиков. Подъемному механизму и с нами-то было тяжко, впору забастовать. Даже во времена своей молодости, при товарище Семичастном, здешний лифт, наверное, так не надрывался.
— Дурдом, — повторил Егоршин. Стоящий рядом майор-аналитик с шестого этажа строго зыркнул на старлея и, видимо, взял его на заметку. Чисто инстинктивно, по привычке: пятое управление у нас давно ликвидировали, а условные рефлексы остались. Не пропадать же добру.
Я снова стал настраиваться на беседу с шефом, раздумывая о причинах предстоящего разноса. Только вчера он разговаривал со мною довольно мирно, и за один день я не успел ничего натворить. Даже напротив. Дело Фрэнсиса Дрекка? Благополучно завершено, материалы переданы англичанам. Пусть сами его теперь ловят в нейтральных водах. Дело Данилова по кличке Заточник? На последней стадии: эксперты уже проверяют два его последних ножа-«заточки». Алмазный принц Хатанга? Взят с поличным в Шереметьево-2, и почти настоящий диппаспорт не помог. То есть он помог бы, если бы его высочеству не вкрутили очки: бедняга перепутал надписи на дверях, рванулся к самолету через депутатский зал, где и натолкнулся на делегацию Госдумы. Естественно, драка. Нашим депутатам дай только помахать кулаками. Пока их разнимали, раскрылся Хатангин чемоданчик... Очень грамотно сработала таможня, на удивление. В докладе, который я вез Голубеву, это подчеркивалось особо. Давно пора заинтересовать их материально. Раз уж зеленые фуражки привыкли брать добро, пусть делают это по закону и под нашим контролем...
Тут я вспомнил о главном. О деле, которому в докладе посвящен был лишь один абзац.
О «Мстителе», черт бы его побрал.
Настроение мое резко ухудшилось. Вот вам и основание для разноса, капитан Лаптев, сказал себе я. Прошло уже больше суток, а у меня по «Мстителю» — только пара крошечных зацепок. Фактура бумаги, над которой обещал поколдовать Сережа Некрасов. Штамп на конверте, который до сих пор изучают почтовики. Плюс кое-какие идейки, требующие отдельной консультации у графолога. Мизер по сравнению с возможными последствиями, не спорю. Но и Голубев не должен требовать результатов так быстро. Хочет быстроты, пусть дает мне в помощь бывших эсбэшников. В чем в чем, но хоть в безопасности Президента они обязаны разбираться. Зачем-то ведь держали такую ораву на хороших окладах!
С этими мыслями я и вошел в голубевскую приемную. Секретарша Сонечка Владимировна, по обыкновению, сидела за компьютером и полировала ногти. Раньше она занималась этим за «пентиумом», а теперь, после укрупнения нашей конторы, ей поставили «Пауэр-Макинтош».
— Ждет тебя, Макс, — произнесла она, с сожалением прерывая свой маникюр. Что у нас на Лубянке всегда будет в идеальном порядке, так это ногти секретарши генерала Голубева.
— Настроение? — полушепотом осведомился я.
Сонечка Владимировна ответила мне без слов: жестом римских патрициев, призывающих добить раненого гладиатора. Это означало «сердит».
Когда я вошел в кабинет шефа, Голубев с угрюмым видом перебирал коллекцию сувенирных зажигалок, расставляя их то так, то эдак. Были здесь зажигалки в виде Триумфальной арки, Колизея, Биг-Бена, статуи Свободы, египетской пирамиды — все подарки зарубежных коллег. Для полного счастья не хватало, пожалуй, такого же сувенира в виде главной мечети города Багдада. После войны в заливе иракские чекисты перестали быть нашими добрыми друзьями, а после свержения Саддама им вообще стало не до подарков, и шеф искренне жалел, что не успел обзавестись подобным сувениром вовремя. При этом любовь к зажигалкам сочеталась у Голубева с равнодушием к изысканному табаку; он покуривал допотопное «Золотое руно». Вот и сейчас кабинет был наполнен сладковатым мятным дымом.
— Здравия желаю, — сказал я, подходя к столу. — Вызывали?
— Вызывал, — неприветливо обронил Голубев. Его лысина окружена была легкой табачной дымкой, как нимбом. — Еще двадцать минут назад. Я смотрю, ты не поторопился.
— Задержался внизу, — покаялся я, выставляя перед собой папку с докладом, как гладиаторский щит. — Был в буфете, а по пути сюда попал в пробку... Возле лифта, — на всякий случай уточнил я. — Теперь ведь у нас не протолкнешься...
Произнося эти слова, я перевалил свою вину за опоздание на плечи главы государства. А заодно и Голубева.