Спасти Кремль

А., не слезая с коня и зверски скрипя зубами, заявляет, что теперь же уезжает из полка. Насовсем! Мол, едет проситься к Кутузову в ординарцы.

Что случилось? Чего он так разъярился? Конь на месте, все люди целы…

По дороге в ставку А. рассказал, как дело было.

Оказалось, в той деревушке стояли лошади другого полка. Уланские заводные были дальше, верстах в трёх. А. — туда. Приехал, нашёл Зеланта, помчался обратно. Вернулся, отряда нет. А. надеялся отыскать нас по следам, да не тут-то было. По всем дорогам натоптано — вправо, влево, поперек. Бедный А. поездил, никого не нашёл, и вернулся в полк.

Полковник, узнав. что А. потерял своих людей, пришёл в ярость. Обещал, если А. нас не сыщет, его расстрелять!

А. — опять к проклятому лесу, а там уже неприятельские стрелки. И наших стрелков лейб-эскадрон стоит. На передней линии встретил знакомого офицера. Тот спросил, зачем А. тут болтается. Посоветовал искать нас в той деревне, где мы и, вправду, встретились.»

«4 сентября вышли к Боровскому перевозу, что на реке Москве. Там было столпотворение. Беспорядок просто неимоверный! Народ из Москвы спасается как может. Кареты, коляски, дрожки, телеги — сгрудились на мосту. И всё стоит: пробка настоящая! Арьергард пройти не может, обозы мешают. Сами не двигаются, и войско не пропускают. А со стороны Москвы пушечные выстрелы слышно. Французы, верно, на пятки наступают! Начальники кричат-надрываются, толку нет.

Тут подъехал генерал Ермолов и приказал артиллерийскому офицеру повернуть дула орудий на мост. Гляжу, а офицер-то этот — „милашка“ Фигнер, собственной персоной! Тут генерал ему громко так командует: зарядить картечью и палить по обозам!

Ничего себе, думаю, неужто по своим палить начнут? А генерал что-то шепнул Фигнеру на ухо, да ка-ак гаркнет: „Пальба первая!“. Стрельбы так и не было, но обозники мост вмиг очистили.

Теперь вечер. Темнеет. Почти половина неба покрылась ярким заревом. Это горит Москва! Горит во многих местах. Днём был виден только чёрный дым. Теперь же в той стороне полыхает огромный огненный столб.

„Французы нерасчётливы, — сказал мне А. — Зачем они жгут наш прекрасный город? Странные люди!..“

Жду А. на лавке у избы, на воротах которой написано „Главнокомандующему“. А. пошёл просить адъютанта Кутузова, чтобы его сиятельство принял его немедленно. Долго не возвращается, значит своего добился.

Пойду-ка я… к окошку поближе… Конечно, нехорошо подглядывать… но когда ещё самого Кутузова так близко рассмотреть доведётся?»

— Битте, мой мальчик, битте!

Руслан оторвался от мелко исписанных страничек и восхищённо оглядел накрытый стариком стол: печёная обугленная картошка, хлеб и полный чайник крутого кипятка. Благодарно улыбнувшись радушному хозяину, голодный Руся проворно подсел к столу. Он торопливо надкусил горячую картофелину и с полным ртом промямлил нечто похожее на «данке шён».

Однако мысли о сестре не давали ему спокойно заняться едой. Толком не прожевав, Руслан соскочил с места и принялся вышагивать вокруг стола, возбуждённо размахивая надкусанной картофелиной и сумбурно пересказывая старику прочитанное.

Карл Фридрихович слушал внимательно и не перебивал. Он смотрел то на самого Русю, то на картофелину в его руке, и всё вздыхал. Периодически старик отщипывал кусочки хлебного мякиша и задумчиво отправлял их в рот. Пережёвывал он хлеб сосредоточенно, с меланхолическим выражением лица.

— Нет, вы только послушайте! — И Руся, быстро заглотив оставшийся кусок картошки, схватил блокнот и торопливо забормотал:

«Рассказывают, что уходя из Москвы два батальона московского гарнизона, вливаясь в отступающую мимо Кремля главную армию, уходили с музыкой.»

— Чего? — Руся аж поперхнулся. — Бред какой-то.

«Какая каналья велела вам, чтобы играла музыка?» — закричал Милорадович командиру гарнизона. Тот ответил, что по уставу Петра Великого, когда гарнизон оставляет крепость, то играет музыка. «А где написано в уставе Петра Великого о сдаче Москвы? — заорал Милорадович. — Извольте велеть замолчать музыке!»

— А, ну, теперь понятно… — усмехнулся мальчик. — Ладно, это всё, конечно, интересно, да только… Короче, подробности — потом, — заявил он. — Главное, что мне надо знать — это где и с кем она сейчас. — Он нахмурился, лихорадочно листая блокнот.

— Об этом и так можно догадаться, — тихо ответил ему Шрёдер. — С поджигателями, разумеется. С теми, друг мой, кто схватил и раздел французика Виньона. И десятки других его собратьев… э-э-э… в покое не оставил.

Руся скептически поджал губы. Луша — диверсантка? Он в сомнении покачал головой. Нет, на неё это совсем не похоже. Впереди всех на лихом коне — это в её стиле, не зря же она в армию напросилась, но чтоб нападать из-за угла? Не такой у неё характер.

Ответ, видимо, был у него в руке, оставалось дочитать его до конца. И он снова склонился над страницами, испещрёнными тонким шариковым стержнем.

Один глаз, да не обманешь!

Руслан читал записи сестры, и ему казалось, что он видит всё описанное своими глазами.