Спасти Кремль

Улан по-прежнему молчал, но его карие глаза сияли.

— Подождите, я сейчас, — и Луша шмыгнула в угол, за ширму.

Через пару секунд на ширме уже висело Лушино белое платьице, сшитое ею самой из обрезков аэростата. Из-за ширмы появился кадет в мундирчике и длинных белых брюках, которые тут, в прошлом, — Луша слышала собственными ушами, — смешно называли панталонами.

Улан одобрительно посмеивался. Потом заметил, глядя на Лушины тапочки:

— Обувь не годится. Нужны сапоги.

И, помолчав, добавил:

— Ладно, достанем.

Карл Фридрихович ещё с утра развил бурную деятельность. Поднявшись с рассветом, он шил и утюжил, а к полудню исчез. Вскоре старик портной вернулся. Он притащил под мышкой нечто, завёрнутое в холщовый мешок и торопливо сунул свёрток в угол. Затем он быстро просеменил в мастерскую, где его уже ждал заказчик, рассыпался в извинениях и начал примерку.

После примерки Шрёдер сразу взялся за работу, обещая к утру всё закончить. Улан ушёл, на пороге кратко переговорив о чём-то с вышедшей проводить гостя Лушей.

Возвращаясь, Луша с любопытством поглядела на холщовый мешок, и спросила:

— Что это вы затеяли, Карл Фридрихович? Что это у вас тут такое?

— Тс-с-с! — нахмурился портной и приложил к губам узловатый палец с надетым на него напёрстком.

— Что, это страшная тайна? — обрадованно зашептала Луша.

— Это меха, — прошелестел Карл Фридрихович в напёрсток. Он всё ещё прижимал палец к губам.

— Как вы сказали? Мех? Вы и шубы шьёте?

— Шубы я не шью. Это меха, — ещё раз, уже более отчётливо, прошипел Шрёдер, — кузнечные меха.

— А зачем они вам? — шёпотом полюбопытствовала она.

— Манекены надувать, — почти беззвучно шевелил губами Шрёдер, скосив глаза на незапертую дверь.

Луша понимающе кивнула, еле сдерживая смех. Карл Фридрихович, тайно надувающий манекены! Хе-хе. Полминуты она крепилась, потом не выдержала, и проказливо надула щёки. Клац! — Крепкие ладошки с силой хлопнули по щекам. Звук получился неприличный. Щёки покраснели.

Вдруг, внезапно став серьёзной, девочка подошла к старику поближе и заглянула ему в лицо.

— Жаль, что вам придётся заняться этим без меня. Я, Карл Фридрихович, ухожу. — И она горячо зашептала ему что-то на ухо.

Старик слушал, не прерывая, и только печально качал головой.

— О, майн готт! Чего только не делается на этом свете!.. — подытожил портной, возвращаясь к работе. Потом поднял голову и вздохнул, обращаясь исключительно к манекену. — Такого сорванца разве удержишь!

Луша молча и пристально глядела на старика, словно чего-то ожидая.

— Ладно, мундирчик бери. Вещь конечно дорогая, только кто знает, когда теперь у заказчика до него руки дойдут. Да и вырастет кадет из него, юноши быстро растут.

— Да-с, быстро растут, — повторил он, задумчиво глядя на Лушу, — особенно теперь.

По дороге в штаб

Денег на извозчика не было. Те из извозчиков, что ещё не оставили Москву, заламывали немыслимую цену. Пятьдесят рублей! Впрочем, не было и рубля, не только пятидесяти.

— Это ж надо! До войны сабля в Москве семь рублей стоила. Пара пистолетов тульских — восемь, карабин многое пятнадцать! — мрачно заметил Александров.

До главной квартиры русской армии, что стояла теперь под самой Москвой, улан Александров на пару с кадетом Раевским потащились пешком. Прохромав по мостовой версты три, улан в изнеможении лёг на землю. Контуженная нога его распухла и разболелась нестерпимо.

— Вот ведь, никогда бы не подумал, что контузия — это такая дрянь, — простонал улан. — Знаешь, Раевский, несмотря на столько битв, в которых я был, я ведь раньше и понятия никакого не имел о контузии. Мне казалось, что получить ее — не значит быть раненым!

— А чем это, Александров, вас так ударило?

— Ядром, — кратко ответил тот, вытирая рукавом невольно выжатые слёзы.

— Из пушки?

— Из пушки.

Кадет постоял, сочувственно глядя на старшего товарища. Присел рядом, в задумчивости кусая губы.

Мимо проезжала телега, нагруженная сёдлами, потниками, манерками, ранцами и всяким другим военным дрязгом. Кадет подскочил и решительно бросился к офицеру, сопровождавшему всю эту армейскую амуницию.

Офицер сокрушённо качал головой и устало твердил, что ему некуда посадить раненого. Места нет, сбросить с телеги ничего нельзя. Но кадет не сдавался.

— Давайте, я в руках это седло донесу, — выкрикнул он, схватился за седло и, не дожидаясь позволения, дёрнул изо всех сил.

Часть скарба ссыпалась с телеги к неудовольствию офицера. Не успел тот и рта раскрыть, как мальчишка, ничуть не смутившись, первым перешёл в наступление:

— Да вы, господин офицер, как-то неудачно тут всё уложили. Вот глядите-ка, если это — сюда, а те штуковины — там пристроить, место и освободится. Давайте вместе?

Офицер слушал настырного кадета, выкатив мутные от недосыпа глаза. Потом махнул рукой, и сам помог уложить амуницию в другом порядке, снисходительно следуя советам сообразительного юнца.

— Ура! Готово местечко! Спасибо вам, господин офицер. Садитесь, садитесь же, наконец, — призывно замахал мальчишка своему улану.