Генерал не ошибся в прогнозах. Сразу после подхода дополнительных сил японские войска развернули широкомасштабное наступление на Пекин. 26 июля силами трех дивизий и двух бригад, насчитывающих около 40 тысяч человек при 120 орудиях, 150 танках и бронемашинах, 6 бронепоездах и поддержке до 150 самолетов, Япония перешла к боевым действиям к северу от Хуанхэ. И поскольку 29-я армия Гоминьдана была плохо экипирована, то уже через три дня японцы заняли мост и город Ваньпин, а на следующий день — город Наньюань. Развивая наступление, 28 июля их войска захватили Пекин, а 30-го числа вошли в Тяньцзинь. В следующие месяцы, продвигаясь на юг и запад, японские войска захватили всю провинцию Чахар и часть провинции Суйюань, дойдя у Баодина до верхней излучины Хуанхэ. Одновременно 8 августа они высадили морской десант на восточном побережье Китая в районе Шанхая.
Ход войны в Китае привлек самое пристальное внимание Сталина. Он прекрасно понимал, что в случае сговора с Чан Кайши японские милитаристы получали возможность поставить под ружье многомиллионную армию, набранную из китайских солдат, для использования их в войне против СССР. Именно так позже поступил Гитлер, завербовав в ряды вермахта шакалов-националистов по всей Европе — от Италии и Румынии до прибалтийских стран.
Стремясь не допустить такого разворота событий, советское правительство предложило заключить договор о ненападении между СССР и Китайской республикой. Документ был подписан 21 августа. В его первой статье обе стороны подтверждали, что «осуждают обращение к войне для решения международных споров и отказываются от войны как орудия национальной политики в отношении друг с другом». Они обязались воздержаться «от всякого нападения друг на друга как отдельно, так и совместно с одной или несколькими другими державами». Одновременно СССР предоставил Китаю кредиты в сумме 250 млн. долларов на закупку оружия, а для участия в боях против японских захватчиков на китайский фронт прибыла большая группа советских летчиков.
Как бы подтверждая своевременность заключения советско-китайского договора, 31 августа британская «Times» сообщала, что Хирото обещал уступки Китаю, если последний присоединится к антикоминтерновскому соглашению. Однако патриотический подъем в Китае был настолько велик, что его правительство не пошло на сделку с японцами.
Но вернемся назад. Именно в день инцидента у моста Марко Поло, 7 июля 1937 года, в Москве открылась 4-я сессия ЦИК СССР седьмого созыва. Главным вопросом, стоящим на повестке дня, стал вопрос о продолжении реформы всей системы управления страной. С докладом «Положение о выборах в Верховный Совет СССР» выступил председатель Комиссии партийного контроля Я.А. Яковлев. Практически повторив сказанное об особенностях Конституции на июньском пленуме ЦК, он отрицательно оценил работу существовавших Советов, а говоря о выдвижении кандидатами в депутаты «новых кадров», призывал «черпать силы из неиссякаемого источника резервов — молодежи, женщин и беспартийных».
Докладчик подчеркивал, что «советская демократия… обращается к массам, предлагая трудящимся выставлять своих кандидатов на заводах, фабриках, в колхозах и совхозах…». Он высказывал уверенность, что «осуществление сталинской Конституции… несомненно обеспечит — на основе критики недостатков работы Советов и выдвижения в Советы новых людей, — улучшение работы Советов снизу доверху». Однако большинство участников сессии не осознавало глубины замыслов вождя, и продолжало цепляться лишь за лозунг борьбы с врагами.
Так, вице-президент Академии наук Украины Шлихтер заявлял: «Врагам народа удалось проникнуть на ответственнейшие участки нашей работы. Мы не сумели разоблачить своевременно всех этих мерзавцев, японо-германских шпионов, диверсантов, троцкистов и прочую сволочь… Никакой пощады врагам народа!». Секретарь ЦК комсомола Косарев заверял о поддержке молодежью тех кандидатов, «кто честен перед партией, кто борется с изменниками делу партии Ленина — Сталина, кто борется с предателями Родины, врагами народа — троцкистами, бухаринцами и иными двурушниками, кто умеет обнаруживать этих врагов и обезвреживать».
В ином ракурсе смотрел на проблему Вышинский. Настаивая на необходимости обеспечения торжества законности, он был самокритичен: «Надо признать, что в практике у нас до сих пор встречаются грубые нарушения советских законов… при явном попустительстве со стороны местных прокуроров. Задача прокуратуры — беспощадно бороться со всякого рода нарушителями советских законов…».
Вследствие скудоумия долгие годы «либеральная интеллигенция» рисовала фигуру Вышинского черными красками, представляя его чуть ли не вдохновителем репрессий. Особенно рьяно «интеллигенты» ерничали по поводу репрессий за «антисоветскую агитацию», априори причисляя осужденных по этой статье к «невинным жертвам». Действительно, «за длинный язык» в 1937 году было арестовано 237 тысяч человек, а в 1938-м — еще 57 тысяч, то есть в общей сложности 294 тысячи различной мелкой шушеры.