Спасителей не выбирают

— Удивительная наблюдательность, — бескровными губами ухмыльнулся теневик, чувствуя, что сознание вот-вот его покинет. Кровь-то он затворил, но, кажется, поздно: уж очень много её успело вытечь.

— Стой! Погоди, не теряй сознания! Разреши мне на тебя воздействовать! — опомнилась она.

— Разрешаю тебе нарушить клятву, — пробормотал маг и всё-таки начал заваливаться. Правда, медленно, борясь со слабостью, и Бруснике удалось уложить его достаточно аккуратно и не позволить дополнительно навредить себе падением.

Страх — или, вернее, ужас — от пережитого никуда не делся, но истекающий кровью у неё на руках Хар волей-неволей заставил отодвинуть все эти эмоции на задворки сознания. Руся даже сумела порадоваться, что всё-таки вспомнила про клятву и успела спросить о ней мужчину.

Разорвав рубаху по порезам, оставленным когтями, шаманка рассмотрела рану внимательнее и с удивлением отметила, что глубокие борозды, рассекшие плоть, уже почти не кровоточат, хотя опыт подсказывал, что кровь из такой раны должна буквально хлестать. Эта нежданная радость позволила Бруснике ещё немного успокоиться и подойти к лечению раны в гораздо более подходящем для такого воздействия настроении. Стянуть рану полностью её сил не хватило, но женщина по крайней мере сумела залечить основные повреждения, которые вполне могли оставить Хаггара вовсе без руки.

Сделав для своего пациента всё возможное, шаманка занялась обустройством лагеря всерьёз: понятно, что никакой речи о продолжении пути завтра идти уже не могло. Даже если выздоровление мужчины пойдёт хорошо, им придётся провести здесь по меньшей мере несколько дней.

Первым делом она нагрела воды, заварила травы из благоразумно прихваченного с собой запаса и аккуратно промыла рану мужчины чистыми кусками его же собственной рубашки — располосованная и залитая кровью, та теперь годилась только на тряпки.

Укутав мужчину в плащ и разведя костёр пожарче, Руся натаскала побольше дров и наломала подходящих веток на постель, сложила её под скалой и с трудом, едва не плача от злости на собственную слабость, перетащила туда Хара, непрестанно заговаривая рану и буквально умоляя ту не реагировать на резкие рывки.

Соорудила из веток и плаща — он именно для этой цели был такой огромный — небольшой шалаш, частью опирающийся на скальный обломок. Убежище получилось низким и тесным, но, по крайней мере, укрыло раненого от зарядившего дождя.

Нашла и аккуратно отчистила нож, потом при помощи с трудом согласившегося на это оленя оттащила мёртвую тушу белого зверя подальше от лагеря, чтобы не привлечь падальщиков. Мелькнула хозяйственная мысль, что неплохо было бы освежевать тушу и разжиться шкурой, трофеем редким и чрезвычайно ценным, но Руся её отогнала. Не до того, да и сил, и времени на это пока не было.

Буквально силком заставив себя поесть, она забралась в шалаш ко всё ещё находящемуся без сознания мужчине, сжалась у него под здоровым боком, обхватила обеими руками ладонь, прижалась к ней щекой и только теперь дала волю слезам и страху. Дрожала, всхлипывала, порой прикасалась к прохладной шершавой коже мужской ладони губами и тщетно пыталась переварить случившееся, отогнать мысли о том, что было бы, если…

Ночь прошла нервно. Дождь всю ночь шелестел по плащу, тот намок и отяжелел, но воду, по счастью, не пропускал. Брусника спала урывками, в темноте ей чудилось дыхание хищника и мерещились оскаленные белые клыки, а ещё казалось, что у Хаггара начался жар. Один раз жар действительно начался, причём такой, что мужчину начал бить озноб, и шаманке пришлось прибегнуть к очередному воздействию. На клятву, к счастью, продолжало действовать данное Харом разрешение.

К утру женщина совершенно измучилась, так толком не сумев поспать, и буквально заставила себя выбраться наружу. Ей совсем ничего не хотелось, только свернуться калачиком и больше ничего не видеть. До сих пор потряхивало от страха — и прошлого, связанного с нападением белого зверя, и нового, что она не сумеет выходить Хаггара или опять что-то случится.

К счастью, кроме большого отцовского плаща Брусника прихватила с собой собственную накидку — плотную грубоватую шкуру с дыркой для головы, к которой был притачан капюшон. Если бы не она, Руся так и не сумела бы заставить себя выйти под дождь, да и та помогла только вместе с чувством долга: требовалась вода и еда, причём и то, и другое, желательно, горячее. Одна бы женщина обошлась и пресными лепёшками с холодной водой, но раненому, когда проснётся, требовалось горячее питьё.

Костёр стал для шаманки серьёзным испытанием. Вчера, занятая другими вещами, она не заготовила трут и не припасла сухие дрова, и теперь приходилось за это расплачиваться. Сначала Брусника возилась со всем этим решительно, потом — всхлипывая и утирая запястьем слёзы бессилия, уговаривая огонь разгореться.