Спасителей не выбирают

— Ты точно уверен, что достаточно восстановился? — тихо спросила шаманка. И главное, никакого неудовольствия в её голосе не звучало, а запутавшиеся в волосах мужчины тонкие пальцы говорили гораздо понятней любых слов.

— Ты же сама говорила, что нужен физический контакт, — со смешком заметил он, задрал свободную рубашку до подмышек и ладонь на груди женщины сменили губы. — Вот я и обеспечиваю наиболее плотный, — добавил, щекоча дыханием нежную кожу. Брусника опять что-то невнятно буркнула в ответ и с тихим вздохом потянулась навстречу губам, поймавшим тёмную вершинку. Больше женщина сомнений не выказывала.

Подобное пробуждение оказалось для шаманки полной неожиданностью. Ей и самой было очень любопытно узнать, какой он, и она подумывала соблазнить свою находку — потом, чуть позже, когда он в самом деле восстановится и придёт в себя. Но вот так поменяться ролями, да ещё на второй день после его пробуждения… Впрочем, жаловаться женщина не стала. Для очистки совести поинтересовалась самочувствием чужака, а потом расслабилась, полностью уступив инициативу так жаждущему её мужчине. И не прогадала.

Мужчин у Брусники было… достаточно. В её почти кулак полных кулаков лет у неё было чуть меньше двух кулаков мужчин. Весной, на переломе дня к росту, в сезон кочевья, когда общины снимались с насиженных мест, чтобы найти друг друга, освежить кровь, а потом перебраться на новое место, чтобы дать прежней земле отдых, любая девушка, достигшая зрелости и почувствовавшая зов весны, могла присоединиться к играм — соревнованиям в разных умениях и талантах — и выбрать себе мужчину. Или двух. Или трёх. Или даже десяток, главное, чтобы всех всё устраивало. Кто-то на таких играх старался найти себе постоянную пару, кто-то стремился нарезвиться впрок — следующее массовое сборище обычно происходило в конце тёплого времени, кто-то вовсе уходил из своего рода в какой-то другой.

В играх не участвовали только семейные — те, кто решался составить пару, делали свой выбор на всю жизнь. В идеале, конечно; порой выбор оказывался неудачным, и такие люди предпочитали разойтись, но подобное случалось достаточно редко. А вот одинокие свободные члены общины могли развлекаться, как заблагорассудится, помня только одно табу: никаких контактов с родственниками! Шаманы, прекрасно чувствовавшие такое родство, за нарушение главного запрета по голове не гладили, а детям подобных связей не позволяли появиться на свет.

На Бруснику весна действовала как-то вяло. То есть, глядя на взбудораженных и оживлённых сородичей, она тоже как будто заражалась всеобщим весенним безумием, неизменно выбирала кого-то из хвалящихся своей силой или другими достоинствами мужчин и проводила с ним некоторое время, а потом уставала и от него, и от людей в целом.

Осень, начало холодного времени, на неё не действовала вовсе, осенью ей особенно хотелось наслаждаться общением не с людьми, а с лесом.

Подруги потом делились впечатлениями, с восторгом обсуждали подробности, восхищённо закатывали глаза и едва не мурлыкали от удовольствия. А Руся обычно молчала, потому что особенного восторга у неё такие развлечения не вызывали, и один мужчина на её взгляд мало отличался от другого. Может, она что-то сама делала не так, или с выбором ей стабильно не везло — непонятно. Шаманка вздыхала, махала рукой на глупые мысли и уходила в лес заниматься своими делами. Лес и Мать-Природа никогда её не разочаровывали.

Так вот, в это утро Брусника окончательно решила, что ей просто не везло. Потому что этот чужак с грозным именем оказался совсем не таким, как прежние, а именно таким, о котором действительно можно рассказать с восхищением. Правда, рассказывать кому-то женщина ничего не собиралась. Это утро лишь дополнительно укрепило предыдущий вывод. «Моё!» — решительно утверждало всё её существо, и делиться с кем-либо даже впечатлениями о своей находке Руся не собиралась.

Хаггар поначалу не торопился, но чем дальше, тем труднее давалась ему эта неспешность. С каждым прикосновением, с каждым снятым предметом одежды самообладание мужчины заметно таяло. И если поначалу ласки его походили на неторопливое изучение гибкого тела маленькой шаманки, то когда она осталась в его руках одетая лишь в свою повязку с перьями на голове и ряды браслетов на предплечьях, осталась только страсть.

Впрочем, к тому моменту Брусника и сама уже дрожала от возбуждения, жадно льнула к его рукам и тянулась навстречу каждому прикосновению. Её отзывчивость не способствовала его сдержанности, и прелюдия получилась гораздо короче, чем предполагалось. Но это никого не расстроило.

Когда он, придерживая бёдра женщины ладонью и опираясь на один локоть, вошёл в неё, подарив изумительное ощущение наполненности, та не удержалась от громкого стона, крепко обхватила его талию ногами, и выгнулась от прокатившегося по телу наслаждения, инстинктивно сжала бёдра, усиливая собственное удовольствие и заставляя партнёра зажмуриться и стиснуть зубы, уткнувшись лбом в шею Брусники — Хаггар сам едва удержался в этот момент на краю.