Спаситель Петрограда

Сначала местность эту Инка назвала Лесоповалией, и тетки, с которыми она делила нары, качали головами. Лесоповалия валила не только лес, валила она всех без исключения, и только бог кого-то успевал поднимать, а остальным забирал наверх. Каждый вечер с неба приезжал грузовик, тетки закидывали туда сваленных за день, грузовик уезжал, с трудом пережевывая колесами грунтовую дорогу.

Если сейчас поглядеть на Месопотамию с высоты птичьего помета, как это прежде делали глухари и тетерева, то можно увидеть милях в трех справа от лагеря деревню Верхняя Коровица, вдоль которой протекает одноименная речка. Борёл, небольшая река, почти ручей, протекает пятью километрами левее Месопотамии. Реки извиваются по лесу, петляют, путают следы, ищут друг друга. И недалеко от бараков есть место, где речки разделяет лишь узкая полоска земли, метров на сорок-пятьдесят. Но впадает Борёл в Коровицу только в пятнадцати милях отсюда, в Чекрыжах.

На этом узком перешейке Инку Заген пользовали конвойные. Его надежно укрывал от Месопотамии перелесок, и хотя все знали, куда водили Инку широкомордые охранники, никто не мог ничего сказать поперек, да и кто, собственно, может доказать факт растления шестнадцатилетней девки только на том основании, что конвой водит ее в верхнекоровицкую школу на занятия, а через пару-тройку месяцев она скидывает неизвестно что и неизвестно от кого.

Когда Инке исполнилось восемнадцать, она осталась единственной, кто прожил в Месопотамии два года. Все те тетки, с которыми она делила нары, давно уехали в кузове грузовика на небо, окружали ее теперь новые лица. Но пользовали конвоиры только ее. Говорили, что разработалось у Инки уже все под местный контингент.

Как-то, ранней весной пятьдесят третьего года, накануне восьмого марта, заключенная Заген пропала. Следы беглянки обрывались возле полыньи в неглубокой, в общем-то, но быстрой реке Борёл. Решили, что ударилась в бега, да ночью попала в майну и утопла. Так Месопотамию оставил последний старожил.

Потом помер Сталин. Многие вздохнули с облегчением, некоторые напряглись в ожидании. Действительно, объявили амнистию, и Месопотамии пришел конец. С майским паводком пятьдесят четвертого смыло все, что можно было смыть, остались одни только скелеты бараков. Потом, после половодья, мужики из Верхней Коровицы выловили в реке женское тело, все вспухшее и изъеденное рыбами. Опознать было нельзя, отправили в город. Единственно, что все поняли — из заключенных была баба, в ватнике с номером.

В городе тоже не смогли опознать заключенную — номер стерся. Но скорей всего она утонула в прошлом году, когда закрывалась Месопотамия. Похоже, что это была та самая беглая. Никто даже не подумал, что утонула заключенная в другой реке.

А Инка Заген не утонула. Ее действительно затянуло в майну, и она уже распрощалась с жизнью, но через десять минут пребывания подо льдом почти уже мертвая Инка всплыла в промоине реки Борёл, и зацепилась за ветку березы, полоскавшуюся в холодной ключевой воде. Выбралась кое-как на берег — и побежала. Бежала долго, пока не упала в сугроб и не умерла. Ею какое-то время гужевался медведь, берлога которого оказалась совсем рядом. По чистой случайности она не угодила туда, иначе бы появился в окрестностях шатун.

Инку списали и забыли, и скелет ее никто так и не обнаружил.

Между тем делянка, на которой работали заключенные бабы, становилась все шире. Верхняя Коровица с каждый годом становилась все более запущенной, народ потихоньку снимался с насиженного за три столетия места и уходил ближе к городу, а Месопотамия занимала все больше места. Она перекинулась за границы своего междуречья, и проплешина Лесоповалии-Месопотамии занимала уже несколько квадратных километров.

Пильщиков никто не видел, не видели и спиленных деревьев, но каждый день старики слышали, как в лесу жужжат пилы, стучат топоры, лают собаки и перекрикиваются женщины. Несколько раз старухи вроде бы слышали, как кричит от боли какая-то девка и сыто ржут мужики.

Месопотамия росла. Через тридцать лет она уже достигла окраин города. Реки Коровица и Борёл усохли до ручейков — лес с их берегов испарился. Верхняя Коровица опустела задолго до этого.

Теперь поваленный лес никуда не исчезал. Огромная территория лесоповала вся была усеяна мертвыми стволами спиленных деревьев, нарубленные сучья образовывали собой огромные курганы, некоторые из которых имели в высоту больше сотни метров. Пилы истошно лаяли, стучали собаки, визжали топоры, мучительно стонали мужики и ошалело хохотали бабы, слышно было: «Глубже, глубже суй, Инка, засаживай по самые гланды!»

В Месопотамию превращалось все.