Спаситель Петрограда

— Так ведь у тебя брюки наглажены.

— Они у меня с Нового года наглажены, — более резко, чем следовало, ответил Гена.

Тут Татьяна Константиновна приняла решение. Она не стала вступать с зятем в дальнейшие споры, а просто за столом, когда все сели чаевничать, сказала:

— Ну, что же, пора вам, ребята, выходить в автономное плавание. Квартиру уже освободили, так что завтра будем переезжать.

Анна восприняла сказанное как месть за вчерашнюю аварию. Но проглотила пилюлю, потому что мама предупредила о переезде уже давно. На следующий день молодожены перевезли свои нехитрые пожитки на квартиру Аниной бабушки, и жизнь потекла своим чередом. Впрочем, продолжалось это недолго.

Удивительное природное явление имеет место быть в районе Зари. Называется оно телевизионным резонансом. Собственно, ничего особо невероятного в нем нет — обычная передача центрального телевидения. Однако… Что бы вы сказали во время своей очередной прогулки на лыжах в районе камня Палёного, что в трех километрах южнее Зари, числа этак двадцатого марта, если бы буквально в пяти метрах от вас абсолютно из ничего появилось вдруг в теплом весеннем воздухе, напоенном ароматом хвои и оттаявших почек, телевизионное изображение, живая картинка, представляющая, например, путешествия Юрия Сенкевича где-нибудь в Мексике или на Аравийском полуострове, и с легким ветерком понеслось бы вам навстречу? Ясен перец, что вы бы не обрадовались, а даже наоборот, испугались бы за свою нервную систему, перекрестились бы, зажмурились и… услышали бы, как с ветром уносится в сторону города подробный рассказ знаменитого путешественника об ацтекских пирамидах и обычаях бедуинов. Но я все же увлеку вас вслед за аномалией-эндемиком.

Сначала нас, конечно, некоторое время потаскает по округе, пока ветер не окрепнет и не сумеет вырваться из чаши, которую образовывают камни Паленый и Большой и Малый Столбы. Однако часам к шести вечера усиливаются потоки воздуха с юга, и наш воздушный телевизор, стремглав промчавшись над медвежьей берлогой и, разбудив зверя раньше срока, через пять минут врывается на окраины Зари.

Здесь мы распугиваем стаю воробьев и голубей, проносимся по главной улице Набережной, которая до революции носила название Спасской, над открытым канализационным люком, и оттуда струей теплового воздуха нас вместе с выпуском новостей подбрасывает вверх метров на десять, где нами играют порывы ветра то с запада, то с юга, то с востока, поднимая все выше и выше. Так мы минут пятнадцать-двадцать будем болтаться над центром города, потом ветер разом утихнет и мы опустимся почти до самого тротуара, и легкая-легкая поземка понесет нас вдоль по Мясной, то бишь М<алой> Ясной улице, в это время уже почти совсем безлюдной, если не считать пожилого гражданина, выскочившего из своего «жигуля» за сигаретами в ларек. Нас неспешно несет к нему, но как только он соберется оглянуться и спросить у девушки, приятным голосом уведомляющей, что на севере Пермской области ожидается резкое похолодание до минус двадцати градусов, когда именно это произойдет, резкое дуновение ветра позволит нам незамеченными проскользнуть у него за спиной, чтобы вырваться на площадь Михаила Малеина, бывшую площадь Ленина, закружиться в вихре вокруг одноименной церкви того самого Михаила, и зацепиться за антенну на доме номер пятьдесят, чтобы нас всосало в нее и протащило, скручивая изображение в тугой жгут, по кабелям мимо чьих-то квартир, и в итоге выплюнуло электронно-лучевой трубкой на внутреннюю сторону экрана цветного телевизора «LG». Отсюда, слегка сплюснув свой нос, мы пусть смутно, но смогли бы наблюдать финальную семейную сцену четы Топтыгиных.

— Где ты был? — сквозь слезы спросила Аня драгоценного супруга.

— На работе. Машину разгружал, — хмуро ответил муж. Гене, похоже, эти разговоры были не впервой, и изрядно надоели своей однообразностью.

— У вас рабочий день сегодня до четырех, ты сам говорил.

— Я чё, виноват, что фура поздно пришла? Я не буржуй, собой распоряжаться не могу. — Гена заметно повысил голос, что повергло Нюру в новый приступ слезоизвержения.

— Я звонила, мне сказали, что ты ушел.

— Никто тебе не мог ничего сказать, никого там было.

— Так значит я, по-твоему, вру? Значит, я обманываю тебя, наговариваю? — в порыве гнева Анна даже не заметила, что Гена себя выдал. — Ты обо мне так думаешь?

— Да ё-моё, ты что орешь? — взвился соколом Геннадий. — Я тебе только говорю…

— Я давно знала, — Анюта забегала по комнате. — А еще так перед мамой пресмыкался, лишь бы только его не выгнали. Мы тебя на работу устроили, живи и радуйся, а он еще и нос воротит.

— Да достала меня уже ваша интеллигенция, мне аж противно вашу трепотню слушать, кто сколько получает, ах, мы бедные.

— У других так мужики как мужики, все в дом тащат, на диван лягут — и ни ногой, чего тебе-то не хватает?

— У кого это — у других?

— Да у всех.

— Так у всех и всё как у всех, а я рубашки сам, джинсы сам, все сам… Задолбала уже меня жизнь такая.