Спаситель и сын. Сезон 5

– Лазарь обойдется, – отрезала Алиса. – Он себе нежится на пляже и лопает крабов.

– Али-и-и-иса! – хором пристыдили ее Поль, Габен и Луиза.

Но в глубине души все они чуточку завидовали Спасителю и сыну, встретившим Пасху на морском берегу. Луиза сама уговаривала Спасителя съездить на несколько дней отдохнуть к антильской родне, но теперь у нее внезапно закралось опасение: а вдруг он не вернется!

* * *

В понедельник начался праздник крабов: крабы вареные, фаршированные, пирог и фрикасе из крабов, матуту – куда столько!

– Я не буду их есть, – сказал Лазарь за завтраком.

– Значит, ты не настоящий мартиниканец, – отчеканила Эвелина. Что-что, а отпустить колкость тому, кто неосторожно задел ее, она умела.

– Я такой же мартиниканец, как ты!

– Скажи это своему отцу! – захохотала Эвелина.

В соседнем домике прихорашивалась Магги перед зеркалом в ванной комнате. Пляжное платьице с тонкими бретельками мини-мини, шлепанцы с блестками, и совсем уж мини-бикини. Оленьи глаза, изящная шея – какая нежная хрупкая женщина! Но широкие плечи, мускулистое тело спортсменки тут же развеивали эту иллюзию. По натуре Магги была разумная женщина, но Эвелина заморочила ей голову, и она всерьез стала мечтать о докторе Сент-Иве, которого видела только мельком. Ей понравился его рост – в ней самой метр семьдесят пять, они будут прекрасно смотреться рядом. «Пасха, Пасха, о-ле-ле, будут крабы на столе», – напевала она.

Эвелина удивлялась, до чего бестолков ее братец. Ничего не может ни организовать, ни смастерить, ни состряпать. Спаситель, как оказалось, – существо декоративное. Сынок его и тот посмышленее. Лазарь отправился на пляж вместе с детьми и внуками Ти-Жо и помогал разбить лагерь семейства Бельроз: установить палатки, тенты, развесить гамаки, притащить холодильники, грили, жаровни, расставить шезлонги и складные столы, за которыми старики будут играть в домино, и, наконец, наладить музыкальную аппаратуру для танцев. Приехал целый грузовик с провизией: котлы с матуту, всевозможные акра, креольские колбаски, паштет из авокадо, мясные и рыбные шашлыки, пирожные и кокосовый сорбет.

– Для настоящего праздника, – объясняла Эвелина ошарашенному таким изобилием племяннику, – надо, чтобы всего было не просто много, а много-премного.

На этот раз Спаситель был согласен с сестрой. Чтобы наконец-то раскрепоститься, он будет пить не просто много, а много-премного.

Из-за плохой дороги Спаситель ехал целых полчаса те пять километров, что отделяют Сент-Анн от Де-Салин, и приехал последним. Семейство Бельроз было уже в полном сборе вместе с присоединившимися к нему детьми Фефе Пасавуара. Он сразу очутился в центре внимания: его разглядывали, о нем судили и рядили, так что он поспешил взять стаканчик с антильским пуншем, первый за этот день, поднять его перед всем обществом и, перекрикивая общий гвалт, провозгласить своим звучным голосом:

– За Ти-Жо, который собрал нас всех сегодня!

– За Ти-Жо! – подхватила его сестра. – Да упокоит Господь его душу в хорошем местечке в раю!

– Хоть он и наплодил детей во грехе, – добавила, то ли смеясь, то ли плача, третья жена Ти-Жо.

«Точно!» – сказали хором женщины. «Аминь!» – сказали мужчины, грешившие так же. Спаситель налил себе еще. Помня свою молодость, он рассчитывал, что опьянеет не скоро. Но ему уже было не двадцать лет, так что полное раскрепощение наступило быстрее, чем он думал. Он едва кивнул единокровным братьям-сестрам, небрежно пожелав им приятного аппетита, и снова приложился к рому, а между двумя глотками хорошенько заправился поджаристыми акра. «Манман Бобуа!» – вдруг послышалось со всех сторон, и Спаситель застыл, не донеся кусок до рта. Такое зрелище никак нельзя было пропустить! Стадвухлетняя колдунья торжественно прибыла в паланкине, точнее, в плетеном кресле, в котором проводила дни и ночи. Двое дюжих парней поставили кресло в тени и подали ей трубку – Манман Бобуа курила как паровоз. Она почти не изменилась с тех пор, как Спаситель видел ее в последний раз, разве что кожа еще сильнее задубела да голос стал еще больше похож на воронье карканье. Она почти оглохла, но осталась по-прежнему зоркой и запросто могла кого угодно сглазить. Одета она была в просторное платье черного атласа, из-под которого белой пеной виднелось кружево нижней юбки, с мантильей на исхудавших плечах и серьгами-кольцами в ушах. Эвелина, любившая посплетничать, рассказала брату, что старуха вставала с кресла единственный раз в сутки – чтобы помочиться, и делала это, стоя в дверях своей хижины, широко расставив ноги под длинной юбкой.