Во время приема Сирила и его матери Лазарь сидел на кухне. Дверь в отцовский кабинет теперь накрепко захлопнулась. Чтобы было веселее, Лазарь зажег на кухне все лампы. Пусть освещают путь Габену, когда он придет к ним ужинать. Лазарю в голову не приходило, что его фигурка, склоненная над листком бумаги, отлично видна из сада и что кто-то за ним следит. Какой-то человек. Кто? В наступивших потемках не было видно фигуры, белела одна голова, похожая на полную луну. Из темноты в полосу света поднялась рука, указательный палец нацелился на мальчика, сидевшего на кухне,
Но в этот вечер Гюг еще ничего не мог с ним поделать: Сент-Ив был дома. Гюг его боялся точно так же, как боялся когда-то в Фор-де-Франсе. Здоровенный громила, восемьдесят килограммов мускулов. В прошлый раз он подобрался к нему сзади и мог бы разом прикончить. Но страх снова парализовал его. Он ненавидел свой страх не меньше, чем Сент-Ива. Осторожно пятясь, Гюг выбрался из сада и исчез в узкой улочке. Чем он мог навредить Сент-Иву? — вот что стало его неотступной мыслью. Чем? Чем он мог навредить? И каждый шаг по мостовой повторял вслед за ним: чем? чем?
Продавец «Жардиленда» поприветствовал Спасителя кивком как знакомого:
— Хотите купить еще одну клетку?
— Вынужден купить, раз вы мне всучили беременную самку.
В эту субботу 21 февраля мадам Гюставия рассталась со своим последним малышом, не выказав особой грусти. Спасен — а именно так его отныне будут называть — очень забеспокоился, оказавшись в новой клетке, и стал знакомиться с каждым прутиком, засовывая между ними мордочку.
— Спасен! Спокойствие! — сказал ему Спаситель своим завораживающим голосом.
И ему сразу вспомнились слова Габена: «Лучше быть спасенным, чем спасителем». А следом пришли на память слова из Евангелия, которые он то ли сам читал, то ли слышал. Как это там говорилось? «Ты не можешь спасти себя, а называл себя Спасителем?» Да, что-то в этом роде… Почувствовав, что будет без конца вертеть про себя эту фразу, он загуглил ее, и ему выскочило: «Других спасал, а Себя спасти не может». «Что ж, возможно, Иисус тоже был практикующим врачом-психологом?» — подумал Спаситель.
Габен в воскресенье встал позднее некуда и слонялся с безучастным видом из комнаты в комнату до самого обеда. Когда Спаситель в десятый раз напомнил, что хорошо бы ему собрать разбросанные по всему дому вещи, Габен снизошел до ответа и ответил знаменитой цитатой из «Бриса Великолепного»[26]:
— Не дави, у нас каникулы.
Действительно, это был первый день весенних каникул. После обеда, когда Спаситель уселся с книгой в кресло, собираясь почитать, Лазарь тихонько подошел к нему и шепнул на ухо:
— Папа! По-моему, Габену не хочется уезжать.
— По-моему, я это вижу сам, — отозвался папа таким же шепотом.
Спаситель захлопнул книгу и смирился с тем, что ему не удастся посидеть спокойно дома.
— Съезжу в больницу, узнаю, выпишут ли мадам Пупар в понедельник и будет ли она в состоянии заниматься Габеном.
— Скорее Габен будет заниматься мадам Пупар.
Спаситель и Лазарь в задумчивости посмотрели друг на друга, потом отец со вздохом потрепал сына по голове.
В больнице Флёри в регистратуре снова сидела Брижит.
— Как отдохнула? — спросил Спаситель.
— Успела забыть. Я вернулась неделю назад.
Сент-Ив наклонился к ней через стойку и спросил шепотом:
— Слушай, ты как-то говорила, что видела здесь одного пациента из Кольсона?
— Да, я и вчера его здесь видела. А что?
Спаситель нервно дернулся.
— Он по-прежнему в психиатрии?
— Да нет, он в скорой работает.
Новость обескуражила Сент-Ива. Значит, антилец — не психически больной пациент, которого доставили из Кольсона. Он, оказывается, сотрудник больницы Флёри.
— Он что, врач?