Спаситель

Вообще в январе у Харри было время поразмыслить, поскольку проживающая в Осло часть человечества как будто бы решила сделать перерыв и не убивать друг друга. Вот он и прикидывал, не перевести ли Скарре к себе, в комнату 605, в просветконтору. Обдумывал, что делать с остальной своей жизнью. И размышлял о том, узнаёт ли человек когда-нибудь, правильно ли и справедливо ли поступал, пока жил.

Только в конце февраля он заказал билет в Берген.

В городе на семи холмах по-прежнему стояла осень, снега не было, а на Флёйене Харри не оставляло ощущение, будто окутавшие их тучи те же, что и прошлый раз. Бьярне он нашел во флёйенском ресторане.

– Говорят, ты теперь все время тут сидишь, – сказал Харри.

– Я ждал, – ответил Бьярне Мёллер, допивая пиво. – Ты не очень-то спешил.

Они вышли на улицу, стали у балюстрады смотровой площадки. С прошлого раза Мёллер вроде бы еще побледнел и исхудал. Глаза ясные, но лицо отечное, руки дрожат. Харри грешил больше на таблетки, чем на спиртное.

– Я не сразу понял, что ты имел в виду, – сказал Харри. – Ну, когда ты говорил, что надо отследить деньги.

– Разве я был неправ?

– Прав. Конечно. Просто я сперва думал, ты говоришь о моем расследовании. А не о себе.

– Я говорил обо всем, Харри. – Ветер то бросал длинные пряди волос в лицо Мёллеру, то сдувал их в сторону. – Кстати, ты не рассказал, удовольствовался ли Гуннар Хаген раскрытием дела. Вернее, его нераскрытием.

Харри пожал плечами:

– Давид Экхофф и Армия спасения убереглись от мучительного скандала, который мог нанести ущерб их репутации и работе. Алберт Гильструп потерял единственного сына, невестку и контракт, который, вероятно, спас бы семейное состояние. София Михолеч и ее семья возвращаются домой в Вуковар. Они получили поддержку от нового тамошнего благотворителя и будут строить дом. Мартина Экхофф встречается с молодым человеком по имени Рикард Нильсен. Короче говоря, жизнь идет своим чередом.

– А ты как? Встречаешься с Ракелью?

– Время от времени.

– А что с тем врачом?

– Я особо не допытываюсь. Сами разберутся.

– Она хочет, чтобы ты вернулся, да?

– По-моему, ей бы хотелось, чтобы я был способен жить так, как живет он. – Харри поплотнее запахнул куртку и прищурясь глянул на раскинувшийся внизу город. – Иной раз мне и самому этого хочется.

Повисло молчание.

– Я отнес часы Тома Волера к молодому часовщику, который знает толк в подобных вещах. Помнишь, я в тот раз рассказывал, как меня мучил кошмар о «Ролексе», который все тикал и тикал на отрубленной руке Волера?

Мёллер кивнул.

– Я получил объяснение, – сказал Харри. – У самых дорогих в мире часов ход регулируется системой «Турбийон» с частотой двадцать восемь тысяч колебаний в секунду. Поэтому секундная стрелка внешне плавно скользит по циферблату. Причем механизм таков, что тикают эти часы громче других.

– Да, «Ролекс» – часы хоть куда.

– Однако у Волера марка «Ролекс» использовалась как камуфляж. На самом деле его часы – «Ланге-один Турбийон». Один из ста пятидесяти экземпляров. Той же серии, что и твой подарок мне. Последний раз, когда «Ланге-один Турбийон» выставляли на аукцион, исходная цена составляла три миллиона крон.

Мёллер кивнул, по его губам словно бы скользнула едва заметная улыбка.

– Вот так вы платили сами себе? – спросил Харри. – Часами за три миллиона?

Мёллер застегнул пальто, поднял воротник.

– Они стабильны в цене и не так бросаются в глаза, как дорогие автомобили и дорогие произведения искусства. Их легче провезти контрабандой, чем наличные деньги, и отмывать не нужно.

– И часы обычно передаривают.

– Именно.

– Так что же произошло?

– Это долгая история, Харри. И как многие трагедии, началась она из самых благих побуждений. Нас было несколько человек, и все мы хотели внести свою лепту. Навести порядок там, где правовое общество потерпело неудачу. – Мёллер надел черные перчатки. – Кое-кто говорит, так много преступников разгуливает на свободе, потому что, мол, система правопорядка похожа на крупноячеистую сеть. Только это сравнение ошибочно. Напротив, сеть тонкая, с мелкими ячейками, она отлавливает мелочь, а напора крупной рыбы не выдерживает, рвется. Мы хотели стать второй сетью, такой, что остановит акул. Среди нас были не только полицейские, но и юристы, политики, чиновники, которые видели, что наша социальная структура, законодательство и правовая система совершенно не готовы противостоять международной организованной преступности, хлынувшей в страну, когда мы открыли границы. Полиция не обладала полномочиями, позволяющими на равных вести игру с нарушителями закона. Поэтому впредь до обновления законодательства приходилось действовать скрытно.

Мёллер покачал головой, устремив взгляд в пелену тумана.