Потом однажды осенью к нему явился возмущенный Роберт и сказал, что София все ему выложила. Юн так рассвирепел, что еле-еле сумел сдержаться.
Все это до ужаса… унизительно. Как в тот раз, когда отец, обнаружив на простыне пятна от семени, выпорол его, тринадцатилетнего мальчишку, ремнем.
А когда Роберт пригрозил рассказать обо всем армейскому руководству, если хоть раз увидит его поблизости от Софии, Юн понял, что ему остается только одно. И имел в виду вовсе не отказ от встреч с Софией. Потому что ни Роберту, ни Рагнхильд, ни Теа не понять, что одно лишь это давало ему избавление и огромное удовлетворение. Через несколько лет София станет слишком взрослой, придется искать другую. Но до поры до времени она будет его маленькой принцессой, светом его души и огнем чресл, – такой была Мартина, когда магия впервые свершилась той ночью в Эстгоре.
Перрон заполнялся людьми. Может, все и обойдется. Может, следует выждать неделю-другую и вернуться. К Теа. Он достал телефон, отыскал ее номер и отстучал эсэмэску: «Отец заболел. Вечером вылетаю в Бангкок. Завтра позвоню».
Отослал сообщение, хлопнул ладонью по черной сумке. Пять миллионов крон в долларах. Отец обрадуется: наконец можно будет выплатить долг и стать свободным. «Я беру на себя грехи ближних. Несу им избавление».
Он смотрел в туннель, в черную глазницу. 20.18. Где поезд?
Где Юн Карлсен? Глядя на спины впереди, он медленно опустил револьвер. Палец подчинился, соскользнул со спускового крючка. Лучше не думать, насколько близок он был к тому, чтобы выстрелить. Но теперь он знает точно. Юна Карлсена здесь нет. Не пришел он. Вот почему, когда они там рассаживались, возникла заминка.
Музыка стала спокойнее, щетки шуршали по барабанам, гитарист легонько перебирал струны.
Он увидел, как подруга Юна Карлсена нагнулась, как плечи ее шевельнулись, будто она что-то искала в сумке. На секунду-другую замерла с опущенной головой. Потом встала, он следил, как она порывисто, нетерпеливо пробиралась между рядами людей, которые вставали, пропуская ее. И в ту же минуту сообразил, что надо делать.
– Excuse me, – сказал он и встал, не обращая внимания на укоризненные взгляды людей, которые с деланым усилием и вздохами поднимались на ноги.
Он думал только об одном: последняя возможность достать Юна Карлсена – как можно скорее покинуть зал.
Очутившись в фойе и услышав, как обитая дверь закрылась и музыка вмиг оборвалась, он тотчас замер. Девушка ушла недалеко. Стояла у колонны посреди фойе, с телефоном в руках, набирала сообщение. Двое мужчин в костюмах разговаривали у другой двери зала, а две гардеробщицы с отсутствующим видом сидели на стульях за стойкой. Он проверил: пальто по-прежнему укрывало револьвер – и уже хотел направиться к девушке, как вдруг услыхал справа топот бегущих ног. Повернулся и успел увидеть долговязого мужчину с лицом в красных жилках и широко раскрытыми глазами, который мчался прямо к нему. Харри Холе. Черт, время упущено, пальто помешает направить револьвер на полицейского. Он отпрянул к стене, когда рука полицейского схватила его за плечо, и совершенно растерялся, когда Холе рванул на себя дверь зала и исчез внутри.
Он уткнулся головой в стену, крепко зажмурился. А когда медленно выпрямился, увидел, что девушка, переминаясь с ноги на ногу, прижимает к уху телефон, а на лице у нее написано отчаяние. Он шагнул вперед, стал прямо перед ней, слегка отодвинул пальто, чтобы она увидела револьвер, и медленно, отчетливо произнес:
– Please come with me[58]. Или мне придется убить вас.
Он увидел, как ее глаза почернели, когда зрачки расширились от страха; телефон упал на пол.
Продолжая звонить, телефон с коротким стуком упал на рельсы. За мгновение до того, как увидел на дисплее номер Теа, он подумал, что звонит тот же, кто вчера вечером молчал в трубку. Это наверняка была женщина, хоть и не сказала ни слова, сейчас он уже не сомневался. Она, Рагнхильд. Стоп! В чем дело? Он сходит с ума? Надо сосредоточиться на дыхании. Ни в коем случае нельзя терять над собою контроль.
Он изо всех сил стиснул черную сумку, меж тем как к перрону подходил поезд.
Двери со вздохом скользнули в стороны, он вошел в вагон, поставил чемодан в багажную стойку, нашел свободное место.
Пустое кресло зияло, словно дыра от выбитого зуба. Харри всматривался в лица по обе стороны от этого кресла, но они были слишком старые, слишком молодые или не того пола. Вернувшись к первому креслу девятнадцатого ряда, он присел на корточки подле седовласого старика:
– Полиция. Мы…
– Что? – громко переспросил старик, поднеся ладонь к уху.
– Полиция, – тоже громко повторил Харри. Он заметил, что чуть впереди мужчина с проводком возле уха встрепенулся и заговорил, наклонясь к лацкану пиджака. – Мы ищем человека, который, по-видимому, сидел в середине этого ряда. Вы не видели, кто-нибудь выходил?
– Что?
Пожилая дама, судя по всему спутница старика, наклонилась к Харри:
– Он только что вышел. Из зала. Прямо посреди песни… – Последние слова она произнесла таким тоном, будто решила, что именно поэтому полиция его и разыскивает.