Спасибо, Томми (СИ)

Тот день ничем не отличался от предыдущих — студенты все также галдели в коридорах, выясняя отношения и торопясь на занятия, солнце светило сквозь распахнутые окна, пуская озорных солнечных зайчиков по стенам, Минхо промчался куда-то так быстро, словно его преследовала стая неведомых чудищ. И только Ньют, светловолосый и хрупкий, будто девчонка, Ньют с немигающими глазами в пол лица, из которых пропал вдруг весь смех и радость жизни, только Ньют прошел мимо, будто чужой. Просто глянул насквозь и отвернулся, делая вид, что копается в телефоне. И привычно-насмешливое, но такое ласковое “Томми” не раздалось прямо над ухом, а сухие обветренные губы не тронули краешек рта.

Томас рванул следом, но у самой лестницы был перехвачен твердой рукой профессора Джэнсона, что зыркнул задумчиво вслед скрывшейся за поворотом белокурой вихрастой макушке и принялся пытать на предмет все еще не сданных лабораторных работ. И никогда еще этого пижона в куртке с вечно поднятым воротником не хотелось удавить так сильно.

Он отделался очень быстро, на самом деле, но Ньют как сквозь землю провалился и зачем-то отключил телефон. И день тянулся навязшей на зубах жвачкой под монотонные рассуждения Авы Пэйдж о свойствах вирусов и необычной их реакции на некоторые вещества, выделяемые человеческим мозгом. Томас слушал в пол-уха. Не слушал вообще, если честно, потому что десятки, сотни незаданных вопросов жужжали в мозгу, выедая плоть, просверливая череп, разрушая сознание.

“Что я сделал, Ньют?”, “Чем обидел тебя?”, “Быть может, это Галли и его вечные доебки?”, “Возможно, это Алби, что наконец-то достучался до тебя?!”, “У тебя появился кто-то другой?”, “Ты больше не любишь своего Томми, Ньют?”…

Больше и больше вопросов, догадок и страхов, ни один из которых не приносил объяснения, не отпускал тревогу, и все множил, множил, множил гудящий в голове кавардак.

После занятий он скатывается с крыльца колледжа, как точно запущенный питчером мяч. До кампуса - рукой подать. И где еще быть Ньюту, как не в прохладном полумраке их комнаты? Томас уже представляет тонкую фигурку, свернувшуюся клубочком под одеялом, представляет, как опустится на кровать, целуя спутанные волосы и сонные губы…

— Томас, постой, - запыхавшаяся Бренда догоняет его у парковки, а парень лишь сжимает кулаки и улыбается вымученно, натянуто.

У нее глаза большие и влажные, того же оттенка, что и у Ньюта, он даже находит в их чертах что-то общее - как у брата и сестры. До тех пор, пока не вспоминает, что Ньют - сирота, как и он сам. Может быть, поэтому они так быстро сошлись?

“Срослись душами”, - сказала бы Тереза, если бы снова заговорила с ним хотя бы раз.

— Мне некогда, Бренда, ну правда. Я Ньюта должен найти, что-то случилось, и он исчез, - совсем нет ни сил ни желания выслушивать сейчас ее странные истории ни о чем и чувствовать заинтересованный, немножечко грустный взгляд.

Бренда смирилась, когда Томас и Ньют стали жить вместе. Смирилась и постаралась спрятать свои чувства. В отличие от Терезы, что выплюнула прямо в лицо какие-то экзотичные ругательства и через пару дней перевелась в другой колледж. Подальше от Ньюта, который совсем не собирался разбить ее сердце. Просто уж так получилось.

Просто Томми и Ньют всегда были друг для друга. Как две половинки разрезанного яблока. Как правая и левая рука. Как воздух и губы, что вдыхают его, захлебываясь свежестью.

— Меня Хорхе послал за тобой. Ньюту плохо, Томас. Мы должны ехать в больницу…

Она говорит что-то еще, а у него перед глазами плывут черные круги, как те на неподвижной глади озера ночью, когда они ныряли в него голышом, и Ньют смеялся так счастливо, целуя посиневшими от холода губами.

Томас не сопротивляется, когда девчонка тащит его за собой к машине, лишь удивляется как-то тупо - зачем ехать куда-то, ведь медпункт здесь, совсем рядом? Она пристегивает его ремнем безопасности и говорит-говорит. О редкой генетической болезни, которую обнаружили так поздно, о странных приступах и удушье, о том, что времени осталось так мало. Просит быть сильным ради него, его Ньюта.

“Времени мало? Но у нас целая жизнь впереди”, - он смеется, хохочет, как двинувшийся шизик, захлебывается смехом и кашляет, сгибаясь пополам. Пытается выхаркать это что-то, застрявшее в груди. Но получается только хуже, и руки почему-то мелко и сильно дрожат, а перед глазами плывет, и он не видит ничего, когда Бренда ведет за собой по узким коридорам, залитым таким ярким светом, что режет глазницы.

Как же так, Ньют?

И тоненькое опутанное проводами и трубками тело под одеялом кажется сломанной куклой. Это не может быть Ньют. Просто нет, нет и нет. Длинные пальцы холодные, и он сжимает их так сильно, словно хочет сделать больно.

— Ньют, детка, - голос сиплый и какой-то безжизненный, и мальчишка, что лежит перед ним на больничной койке, наверное, даже не слышит.

Но длинные ресницы вздрагивают, поднимаясь. Ньют силится улыбнуться, но сил уже не осталось.

— Пожалуйста, Томми… - шепчет так хрипло, что становится страшно.