Спасибо, Боже!

— Могу. Когда ты усла, я поел, поиглал в тетлис, но мне захотелось на улицу, я подумал, сто лазосек мозно выйти, совсем на немноско, но когда я высел, то меня увидели бандиты, и сказали «о, как нам повезло, мы слазу два дела сделаем, и денег залаботаем, и подалоски поймаем». Я хотел сплятаться в будке, но не успел заклыть двель, они её отклыли и схватили меня. Я кусался, и за это один бандит полезал мне ногу. Потом они заблали меня и сказали, сто ты тозе подалила меня им, и сто тепель я никому не нузен. Потом они плинесли меня сюда, и завязали мне лану на ноге, налив на неё водку, сказали сто им не выгодно если я умлу плямо сейсяс. Я боялся сто ты меня блосила и есе мне было больно и я плакал, а они гломко смеялись.

— Какой ужас, и как ты все это терпел? Бедны ты мой мальчик.

Линда ещё крепче обняла мальчика. «Они у меня за это поплатятся, уроды…» подумала Линда. (хотя там были не совсем «Уроды», а была куча крепких матов и много страшных мыслей, которые я в целях оберегания ваших нервных клеток, не буду упоминать)

— Они тебя били да? Они тебя не кормили?

— Когда я олал или плакал били, и иногда плосто так били. А кусать давали сетыле лаза.

— Всего четыре раза за неделю? Ох, ты наверное голоден. Мой несчастный. Прости меня. — Линде было больно слушать это. Ей все ещё кололо сердце. Она не знала, как выразить словами все, что хотела сказать Дениске. Все извинения и всю благодарность, и всё своё восхищение им. Ему шесть лет, он два года жил на улице и никогда не жаловался на жизнь. Он не плакал, всегда понимал Линду, как взрослый, с полуслова, всегда её слушался и не создавал лишних проблем, лишь помогая решить существующие, экономил деньги, не соглашаясь, чтоб ему покупали всякие мирские блага, которые не обязательны для жизни, сам о себе заботился, когда Линды не было дома. Он не жаловался и сейчас, хотя весь был избитый, он только отвечал на вопросы, но не жалел себя, радуясь тому хорошему, что дает ему жизнь. Вернулась сестра, надо наслаждаться этим, а не жалеть себя. Он все это понимал, но не понимал, что он как взрослый, ему это казалось естественным. Она обязанна хотя бы остаток его детства, сделать радужным и беззаботным, как и у всех нормальных детей. И она это сделает, она сделает его снова ребенком, который будет жить, а не выживать.

— Я ни нессясный. Ты зе плисла. И ты меня не блосила. Я лад сто это была неплавда. Я и сам не мог повелить, сто ты меня блосила. Тепель я никому не буду велить, если он сказет, сто ты меня не любис.

Линда не ответила, просто ещё сильнее обняла мальчика, и посадив на колени как новорожденного ребенка, сама она сидела на полу, вытянув ноги, начала качаться с ним из стороны в сторону, зная, что он это любит и успокаивается от этого. Потом опомнилась и ослабила хватку.

— Ой Дениска, извини, тебе наверное больно.

— Нет, мне узе не больно. Обними меня сильно.

Линда послушалась, обняла его сильнее и продолжила качать. Дениска снова начал наслаждаться её теплом, которых ему не хватало всю неделю. Хорошо хоть на улице была жара даже ночью, и он не заболел, когда спал на полу. Дениска закрыл глаза и полностью успокоившись, радовался тому, что Линда рядом, и что она его любит, и никогда не бросит. Сегодня он окончательно в это уверовал, и теперь его ничего не беспокоило, даже то, что его опять могут побить, ведь он все ещё здесь, у бандитов. Он просто кайфовал, как батарейка заряжаясь теплом и жизненной энергией от Линды, которая эту энергию просто таки излучала. Ему было немного все ещё больно и от многочисленных ран и от синяков, но он этого не замечал. А Линда собиралась сбежать этой же ночью. Сегодня их решили не трогать, даже дали еды.

— Вот, поешьте, завтра начнется ваш судный день так сказать. — заржал Босс, сам лично подавая им с Дениской, какую-то тюремную похлебку и два стакана воды, через окошечко в двери, которое предназначалось специально для этого.