Спасенный любовью

И ей хотелось того же. Хотелось, чтобы он оставался с ней как можно дольше.

Тут он в очередной раз приподнял ее и стал двигаться быстрее.

— Эл, скажи, если будет больно.

«Он никогда не сделает мне больно», — подумала Элинор. Она провела здоровой рукой по спине мужа, слегка царапая его коготками. Харт вздрогнул и издал какой-то гортанный звук. Когда же он снова посмотрел на нее, в глазах его не было и следов печали.

— Эл, ты заставляешь меня радоваться тому, что я грешник.

Элинор не могла ответить. Ее левая рука пульсировала болью, но, прильнув к Харту, своему мужу, она не чувствовала этого — сейчас все ее ощущения сосредоточились на месте их соединения. По телу ее пробегала сладостная дрожь, и ей хотелось громко кричать, но она сдерживалась, Харт же вдруг рассмеялся и проговорил:

— О, милая девочка, я больше не могу…

Тут из горла его вырвался хриплый стон, и, сделав несколько энергичных движений, он излил в нее свое семя. Но Харт по-прежнему прижимал жену к себе, и они по-прежнему оставались единым целым.

Заглянув ему в лицо, Элинор мысленно улыбнулась; она знала, что лишь очень немногим доводилось видеть знаменитого шотландского герцога в момент расслабленности.

А Харт поцеловал жену в губы, а затем принялся покрывать ее веснушки поцелуями. Когда же он, Харт, наконец уложил ее на подушки, она уже засыпала. Харт повернул ее на бок, накрыл одеялом и лег с ней рядом.

Несколько секунд спустя Элинор погрузилась в глубокий сон.

Харт внезапно проснулся от стука и грохота. И тут же услышал женский возглас:

— О черт!

Герцог с трудом разлепил глаза. Вливавшийся в окно солнечный свет расплывался теплым пятном на вмятине матраса, где недавно лежала Элинор. Подушки еще хранили запах лаванды, но сама жена исчезла.

Харт приподнял голову и осмотрелся. Он увидел Элинор недалеко от кровати, она была уже в халате и сейчас пыталась одной рукой установить на полу нечто вроде треноги.

Герцог нахмурился и пробурчал:

— Какого дьявола?.. Что ты там делаешь?

В глазах Элинор плясали озорные огоньки.

— Устанавливаю фотографическую аппаратуру. Одной рукой это нелегко. Может, поможешь?

Харт сел и свесил ноги с постели. Элинор просияла и возобновила свою работу — как будто возня с фотокамерой была для нее самым естественным занятием после ночи любви.

— Ты хочешь фотографировать… прямо сейчас? — удивился он.

— По правде говоря, я хотела сфотографировать тебя, когда ты еще лежал в постели. Освещенный солнцем, ты был такой красивый… Но меня угораздило уронить треногу и разбудить тебя.

— Ты собиралась снимать меня спящего?

Элинор сделала большие глаза, как будто хотела сказать: «Почему бы и нет?»

— Не волнуйся, я никому не покажу эти снимки. Они будут только для меня, чтобы я могла тобой любоваться, пока ты в Лондоне выигрываешь свои выборы или торчишь весь день в парламенте. Я знаю, что ты не пробудешь здесь долго, поэтому хочу воспользоваться ситуацией.

Харт поднялся с постели. Элинор же продолжала возиться с треногой.

— Я думал, ты об этом забыла, — проворчал Харт, забирая у жены треногу.

Элинор рассмеялась.

— Конечно, не забыла! Ведь если я сама буду фотографировать тебя нагишом, у тебя, возможно, не возникнет потребности обращаться для этого к какой-нибудь куртизанке вроде миссис Уитейкер.

Харт одним движением раздвинул треножник и установил его на полу.

— Я уже говорил тебе, что миссис Уитейкер меня не интересует.

— Но ты часто будешь уезжать в Лондон, а ты — очень пылкий мужчина.

— Эл, я умею владеть собой. Что бы ты там обо мне ни думала, я уже не юнец. И я не намерен оставлять тебя здесь, когда буду в Лондоне. Ты будешь ездить со мной, куда бы я ни отправился.

— О!.. — Элинор взглянула на мужа с удивлением. — Правда, Харт?

— Да, правда. Для того я на тебе и женился. Чтобы ты всегда была рядом.

— Да, понимаю, Харт. Если жена будет все время рядом, это придаст тебе статус солидного семейного человека.

— Не в этом дело. А теперь можешь убрать свою камеру.

Элинор как ни в чем не бывало раскрыла фотокамеру и с улыбкой сказала:

— Я обнаружила, что снимать с рук очень удобно, когда находишься на природе. Но для портретов я предпочитаю треногу, чтобы случайно не смазать снимок. Согласен?

— Послушай, Эл… — Ладонь Харта легла на плечо жены. — Я уже сказал, каковы мои условия. Я соглашусь только в том случае, если и сам буду фотографировать тебя.

— Ты не можешь меня снимать, пока моя рука в бинтах. Это будет выглядеть нелепо. Но сейчас очень хороший свет, и мы должны этим воспользоваться.

— Элинор, перестань.

— Чего ты боишься, Харт? Ты очень красивый мужчина, и я хочу тебя сфотографировать. Точно так же поступает мой отец, когда находит… например, совершенный экземпляр какого-нибудь гриба. Он знает, что должен запечатлеть его для потомства. Харт, пожалуйста, вернись в постель. Я уже вставила первую пластинку и сейчас буду готова.

Герцог в конце концов позволил уговорить себя и улегся на кровать, закинув руки за голову. Элинор же проверила объектив, затем, подняв с пола килт, накинула его Харту на бедра. Вернувшись к камере, она приникла к объективу.