Спасенный любовью

Теплое прикосновение к ее животу заставило Элинор вздрогнуть. Это ладонь Харта легла ей на живот. Оказалось, что он уже проснулся и наблюдал за ней какое-то время.

— О чем ты думаешь, Эл?

Она пожала плечами:

— Ну… даже не знаю…

— Не знаешь, плутовка? О чем ты думала?

— О том, чем мы занимались в комнате наверху у миссис Магуайр. Помнишь?

Харт расплылся в улыбке.

— Этого я никогда не забуду. Мне кажется, я все еще вижу тебя в зеркале. То было райское блаженство.

Элинор вспыхнула.

— А может, ты подобными вещами занимался и в доме в Хай-Холборне?

Его улыбка померкла.

— Нет, Эл.

— Тогда чем же?

Харт чуть приподнялся и, не глядя на нее, пробормотал:

— Эл, я не хочу говорить об этом доме и о том, чем там занимался. Тем более сейчас.

— Сейчас ничуть не хуже и не лучше любого другого времени.

— Тогда я был гораздо моложе. Первый раз, когда жил там, я еще не знал тебя, а второй — искал утешения после смерти жены и сына. Но я был тогда другой.

— Ты меня не понял, Харт. Меня не интересует, почему ты занимался этим с другими дамами. Я хочу знать, что ты при этом делал. Что за порочные наклонности тебе приписывают? Я хочу знать.

Тут он посмотрел на нее, и Элинор с удивлением увидела страх в его глазах.

— Эл, я не хочу говорить тебе об этом.

— Но это неотъемлемая часть твоей жизни. Ты необычный мужчина, а я не совсем обычная женщина. И я не хочу жить с тобой, зная, что ты подавляешь свои желания, укрощаешь себя из-за меня и отказываешь себе в чем-то. Поверь, Харт, я не боюсь.

— Я не хочу, чтобы ты боялась. В том-то все и дело.

— Тогда расскажи. Если не расскажешь, я буду рисовать в своем воображении всякие причуды, почерпнутые из сплетен, смешков и эротических книг.

— Элинор, я…

— Это имеет отношение к хлысту или наручникам? По поводу наручников особенно много шуток. Хотя не могу представить, зачем людям приковывать друг друга наручниками.

— Элинор, о чем ты?

— Я не права? — Как же весело снова его дразнить! — Тогда, может быть, тебе лучше рассказать мне — чтобы не переживала по поводу своей невинности?

— Элинор Рамзи, всякий, кто считает тебя невинной, полнейший идиот. — Харт обхватил пальцами ее запястье и добавил: — Это не имеет отношения к боли и оковам, но связано с доверием. С полным доверием. Абсолютным.

Она хотела высвободить руку, но не смогла.

— Я должна подчиниться твоей воле?

Его глаза потемнели.

— Ты должна довериться мне, моим рукам. Должна позволить мне прочитать твои желания, а я дам тебе возможность испытать то, что ты хочешь испытать. И не задавай вопросов. Поверить, что я знаю, что делать. А награда за доверие — высшее наслаждение.

— О!.. — Больше она ничего не смогла произнести.

— И это все, о чем я прошу. — Харт поцеловал ее руку. — Поверь, я не причиню тебе боли, моя единственная цель — доставить тебе удовольствие.

Сердце Элинор забилось быстрее.

— Звучит… заманчиво: — пробормотала она.

Харт стремительно поднялся с постели и, взглянув на жену, спросил:

— Так сможешь? Сможешь довериться мне и не задавать дурацких вопросов?

Элинор кивнула:

— Да. Могла бы попробовать.

— Хм… Попытайся.

Порывшись в своей одежде, лежавшей на полу, Харт нашел «шарф», представлявший собой длинную полоску полотняной ткани, которую он обматывал вокруг шеи, чтобы защитить горло от ветров, дующих на Темзе. Обмотав концы полоски вокруг ладоней, Харт повернулся к Элинор. Она ждала на постели, глядя на мужа с некоторым беспокойством.

Забравшись на кровать, Харт опустился рядом с ней на колени.

— Дай свои руки, Эл.

Губы Элинор шевельнулись — она хотела задать вопрос, — но Харт куснул ее за щеку.

— Никаких вопросов. Дай руки.

Она подчинилась, и Харт, быстро обмотав материю вокруг ее торса — под грудью и крест-накрест, — концами «шарфа» связал ее руки и поднял их вверх.

— Начнем с этого. — Он улыбнулся. — Я не сделаю тебе больно. Ты мне веришь?

— Я…

Харт снова укусил ее, на сей раз — в плечо.

— Я спросил, ты веришь мне?

— Да, — шепнула она.

«Подчиниться его воле. Вот чего всегда хотел Харт Маккензи, — думала Элинор. — Требовал, чтобы ему подчинялись, чтобы позволили быть господином. Но не потому, что хотел наказывать или унижать, а ради блага тех, о ком он проявлял заботу. Однако не все это понимали…»

— Да, Харт, верю, — повторила она. Немного помолчав, добавила: — Конечно, верю. Как же иначе?..

Все еще стоя на коленях за ее спиной, Харт снова подтянул ее вверх — так чтобы она уселась на него. Затем обнял ее одной рукой, а второй держал «шарф», которым были перевязаны ее запястья.

Теперь Элинор находилась в полной его власти, и освободиться она могла бы лишь отползя вперед, но Харт крепко удерживал ее связанные руки.

Элинор могла бы запаниковать и начать сопротивляться, если бы не знала, что муж не причинит ей боли. Она ведь прекрасно знала Харта, не раз делила с ним постель и, просыпаясь в его объятиях, видела, как смягчается во сне выражение его лица, — в такие минуты он походил на спящего ребенка.

Страсть и наслаждение. Вот что хотел дать ей Харт Маккензи, а вовсе не страх и боль.