Спасенная с «Титаника»

– Ее вылечит только время, Селеста. – Каноник положил руку на плечо дочери. – Мэй нужен покой. Человеческий разум – это загадка. Многие студенты нашего колледжа сильно изменились после войны: одни утратили веру в Бога, другие искали забвения в алкоголе и наркотиках и теперь пытаются освободиться от своего пристрастия. Война – это не только разрушенные здания, разбитая техника и покалеченные люди. Уверен, Мэй скоро поправится. Я молюсь о ней каждый вечер. Идем, Селеста. Кажется, мы ее только огорчаем.

Селеста, однако, задержалась еще на минуту.

– Скажите, она виделась с дочерью? Уверена, эта встреча поможет ей встряхнуться и вернет к реальности.

– Детей сюда не пускают. По своему опыту могу сказать, пациенты только расстраиваются, – резко ответила сестра.

Шагая по длинному, выложенному плиткой коридору, Селеста невольно ежилась при виде множества самых разных людей, затерянных в лабиринтах собственных миров. Она слыхала про подобные лечебницы, и эта гораздо лучше многих – просторная, светлая, чистая. Тем не менее в ней все равно царят холод и больничная атмосфера; огромное здание начисто лишено домашнего уюта. Разве может Мэй, отрезанная от нормальной повседневной жизни, выздороветь в этих условиях? Не видеться с родной дочерью, отрицать свое материнство – действительно безумие. С какой стати Мэй вбила это себе в голову? Она выглядит полностью отрешенной и потерянной. Ее остекленевший взор напоминает глаза мертвой рыбы на разделочной доске; давно не мытые волосы висят жирными сосульками, платье – бесформенным мешком. Что же убило в ней всякую надежду, лишило воли к жизни, опустошило, будто морскую раковину?

Неужели Мэй пережила жестокое испытание на «Титанике» для того, чтобы превратиться в эту бледную тень и сделать дочь сиротой? Должно быть что-нибудь такое, с помощью чего Селеста сможет вернуть Мэй в настоящий мир, вернуть ей смысл существования.

Она вспомнила рассказ Арчи Макадама о том, как они выжили после удара торпеды, уничтожившей корабль. Зная, что им осталось всего несколько часов на этом свете, он и другие члены экипажа старались держаться на плаву, вцепившись в спасательный буй. Арчи заставлял товарищей петь песни и церковные гимны, рассказывать о своих семьях, сам шутил и сыпал историями, убеждал остальных, что они обязаны выжить. «Я просто не желал сдаваться», – сказал он тогда Селесте, улыбаясь своей мягкой, усталой улыбкой. Она и Родди получили письмо с новым адресом Арчи, и, едва вскрыв конверт, Селеста уже знала, что непременно ответит.

Жизнь всегда идет вперед, а не назад. Она больше не хочет думать о прежних днях в Акроне. Не сбеги Селеста от Гровера, возможно, она закончила бы свои дни в заведении, подобном этому. Тем не менее она не опускала руки и теперь счастлива снова быть дома, в родном окружении. Нужно обязательно вытащить Мэй из ее черного, глубокого колодца, наполненного мраком и отчаянием. Что же за всем этим кроется? Селеста обязательно выяснит.

* * *

Они с Родди переселились к Селвину в Ред-хаус, большой, но ветхий дом неподалеку от Стритэя, набитый старинной мебелью и прочими ненужными вещами. Временная экономка подала на расчет, поскольку работы оказалось слишком много. Миссис Аллен, приходящая прислуга, вынуждена была справляться в одиночку, так что присутствие Селесты пришлось весьма кстати.

Их жилище представляло собой причудливое трехэтажное здание из красного кирпича с восемью спальнями. Старый фермерский коттедж в стороне от заброшенной дороги к Бертону-на-Тренте действительно нуждался в ремонте. Снаружи он походил на кукольный домик, однако был слишком большим для одного человека и давно не видел хорошей уборки.

Селвин понимал, что сестре и племяннику нужна крыша над головой, не проявлял излишнего любопытства и не расспрашивал Селесту, почему распался ее брак. Что ж, уже легче. Селесте стыдно рассказывать свою историю кому бы то ни было, включая отца, хоть она и постоянно ловит на себе его озабоченные взгляды.

– Как ты, дитя мое? Боюсь, недуг Мэй гораздо серьезнее, чем я предполагал, – вздохнул каноник. – Прискорбно… А ее дочь, бедняжка, совсем одна на белом свете.

Хотя отец слаб и рассеян, своих детей он по-прежнему понимает как никто другой. Каноник Форестер отказался переехать обратно к Селвину, сознавая, что им нужно отдельное жилье.

– Сожалею, что тебе пришлось смотреть на все это. Прости, – вздохнул он, сидя на лавочке и обводя взором сад вокруг лечебницы.

– За что? Мэй много лет поддерживала меня, и я не допущу, чтобы она сгнила в этих стенах, – ответила Селеста. – Она поправится, правда?

– Сие в высшей воле, дочка. Будем делать, что в наших силах, и полагаться на Божье провидение.

– Мне бы твою веру, папа…

– Я уже стар. Оглядываясь назад, я вижу весь жизненный путь, вижу главные вехи, поворотные точки, невыбранные дороги… Ты прошла через жестокую борьбу, одна-единственная ошибка не означает поражения, дитя. Тебе тоже нужно время, чтобы залечить душевные раны, и где же, как не в родной семье, лучше всего находиться в этот период.

– У Мэй никого нет…