Спасенная инопланетным воином

Лафа рычит, когда Ракиз встречается с ним в бою, и я заставляю себя отвлечься. Король племени отказался сражаться где бы то ни было, кроме передовой, и предположить иное было бы непростительным оскорблением. Однако и Ракиз, и Текар теперь являются мишенями, поскольку Киллис и Лафа направляют все свое внимание на то, чтобы уничтожить их.

И тогда происходит это. Некоторые из вуальди начинают отступать.

Я смеюсь, когда сотни из них срываются и убегают. И вот мы остались с племенем Лафы и несколькими сотнями вуальди, которым Киллис доверил защищать его.

Один из воинов Лафы замахивается мечом, целясь мне в голову. Я блокирую его своим мечом, и он оглядывается назад, его лицо багровеет при виде того, как вуальди наталкиваются друг на друга, чтобы покинуть поле боя.

— Предатели! — рычит он.

— А чего ты ожидал? — рычу я.

Этот воин быстр и отчаян — смертельная комбинация. Воины Лафы свежи по сравнению с теми из нас, кто сражается за племя Текара. Большинство воинов Лафы ждали верхом на своих мишуа, пока мы рубили вуальди.

В отличие от меня, этот воин не покрыт кровью, и требуется каждая капля моей концентрации, чтобы встретить каждый взмах его меча.

— Сынок! — рычит голос, и я напрягаюсь. Я не отрываю глаз от воина, но его меч проскальзывает сквозь мою защиту, острие рассекает мою шею сбоку, прежде чем он вонзает его мне в грудь.

Его глаза расширяются, когда его меч соскальзывает с моей брони, и я набрасываюсь, мой меч выбивает его из его руки, когда я направляю Рекси, бросаясь вперед и вонзаю свой меч в его горло.

Он падает со своей мишуа, и я поворачиваюсь, глядя отцу в лицо.

Он, конечно, старше, и это шокирует — видеть, какой отпечаток наложила на него прожитая жизнь. Он все еще выглядит здоровым и сильным, и я пытаюсь скрыть под яростью обиду за его предательство.

— Не смей называть меня так. Я предпочел бы не иметь отца, чем такого, который стал предателем.

— Ты ничего не знаешь, — огрызается он.

— Я знаю, что ты бежал из нашего племени и теперь сражаешься против нас. Если бы мама была жива, она бы покончила с собой от стыда.

Его рука сжимает меч, и я замечаю легкую дрожь в его руке.

— Твою мать убило не животное, — выплевывает он. Его лицо так раскраснелось от ярости, а выражение лица настолько безумное, что его почти не узнать.

— О чем ты говоришь?

— Она была убита мечом. Кто-то из племени убил ее. Когда я передал эту информацию Харизу, он сказал мне, что из-за скорби я не понимаю где реальность, а где выдумки. Но я знаю, что видел.

Я пристально смотрю на него. Хариз — отец Дексара, ныне покойный и похороненный. Король племени был благородным мужчиной, который никогда бы не стал скрывать ее убийство. Отец почему-то забыл, что я тоже видел тело матери. Она была изувечена, следы когтей ни с чем нельзя было спутать. Неужели он действительно в это верит? Или это просто способ оправдать его предательство?

— Ее тело было разорвано кем-то с когтями. Почему ты утверждаешь обратное?

— Ложь! — рычит он, и я сжимаю челюсть. Если он действительно верит в это, его разум сломлен. Возможно, ему нужно было кого-то обвинить в смерти своей пары. Нужно было где-то выплеснуть свои чувства беспомощности и ярости.

Моя мать была мудрой женщиной. Нежной и доброй. К сожалению, она знала, что лучше не ходить без какой-либо защиты. Две мишуа уже подверглись нападению, и наши часовые предупреждали племя об угрозе голодных зверей, поскольку холодное время года неумолимо тянулось.

Моя мать была умной, но совершила ошибку. «Неверный выбор», как сказала бы Бэт. Так же, как и Хана. Они обе знали, что лучше не покидать лагерь без защиты.

Эта мысль врезается в меня, сдавливая грудь, пока я не начинаю задыхаться. Все это время мне казалось, что вина целиком лежит на мне. Судя по выражению лица моего отца, он чувствовал то же самое. Поэтому он переключил свое внимание на что-то другое, решив поверить, что его предало племя. А я? Я замкнулся в себе, полагая, что не заслуживаю любви.

Но я не врал. Я действительно люблю Бэт. Я думал, что это не имеет значения. Что моя любовь не имеет значения, учитывая мое прошлое.

Напротив, это единственное, что имеет значение.

— Присоединяйся ко мне, сынок. Присоединяйся к Лафе, и мы заставим Дексара заплатить за высокомерие его отца.

Отдаленно я понимаю, что битва подходит к концу. Вуальди бежали, и даже некоторые из воинов Лафы отступают, вероятно, надеясь избежать наказания, которое они должны понести за предательство своего народа.

— Ты ошибаешься, — выпаливаю я. — Твой разум исказился, и ты даже не видишь, что натворил. Ты мог бы остаться и стать отцом. Вместо этого ты присоединился к вуальди? Мне стыдно, что меня называют твоим сыном.

Лицо моего отца становится еще более багровым, костяшки его пальцев белеют, когда он сжимает свой меч. Затем он бросает взгляд за мое плечо, и медленная улыбка расплывается по его лицу.

— Думаю, у меня есть кое-что, что заставит тебя передумать.

Вдалеке ревет Ракиз, и я поворачиваюсь, моя кровь стынет в жилах, когда Перик и Зетри тащат Бэт и Неваду на поле боя, недалеко от входа в лагерь.