Спасенная душа

Бросил бумажки на пол и ушел. А Антон Михалыч, ползая на коленях, все бумажки собрал, сложил, как было, и читает по слогам, будто неграмотный. Когда же до подписи отцовой добрался, видит под ней число: «Декабря 20, года 1911».

— А отец-то за десять дней до этого помер, — похолодел Антон Михалыч. — Кто же за него расплатился?..

Предсказание

Не любопытствуй о будущем, но распоряжайся настоящим в свою пользу. Если будущее принесет тебе нечто доброе, то оно придет, хотя бы ты об этом не знал. А если оно скорбное, ты станешь наперед томиться скорбью.

В конце прошлого века в нашей дождливой северной столице жили три молодых человека. Сблизило и подружило их то обстоятельство, что все трое успешно закончили Академию искусств и теперь, каждый по мере своих сил и таланта, вдохновенно творил.

Аркадий, быстрый, порывистый красавец, несмотря на молодость, был уже очень известным живописцем. Все говорили о нем как о надежде русского искусства.

Молчаливый, сосредоточенный и замкнутый Федор писал глубокие, серьезные книги, которые восторженные почитатели его называли классикой.

Тихий, мечтательный и рассеянный Павел был композитором, однако в музыке его ничего особенного не было и никого она, увы, не трогала.

Однажды дождливым вечером все трое сидели на Невском, в маленьком артистическом кафе, и Аркадий, как всегда возбужденно жестикулируя, рассказывал о приехавшей в город из Европы прорицательнице, которая на закрытых спиритических сеансах предсказывает будущее.

— И что удивительно, — восторженно говорил Аркадий, — все предсказания сбываются! Тысячи доказательств! Я думаю, нам следует сходить.

— Ну что ж, — задумчиво покусывая ноготь, сказал Федор, — это забавно. Мне как раз нужен необычный герой для книги.

— Опомнитесь, друзья мои! — взволнованно воскликнул Павел. — Этого никак нельзя делать!

— Это еще почему?! — возмутился Аркадий.

— Да потому, что эта колдунья, или как там ее, пытается раскрыть замысел Божий, а его никто, кроме Него Самого, не знает! И, если Господу угодно, чтобы мы не знали своего будущего, для нашего же, без сомнения, блага, то не дерзко ли прибегать к ворожбе и гаданию?! Не оскорбление ли это Бога?

— Ну, опять ты за свое, Павлуша! — вздохнул Федор. — Ты же знаешь, Господа мы почитаем, в церковь ходим, молимся, однако профессия у нас такая, что мы бок о бок с тайной ходим. Ну что такого случится, если мы краешком глаза заглянем в тот неизвестный и загадочный мир? Может, после этого мы станем творить так, как этого никто прежде не делал!

— Делайте как знаете, только это грех! — неожиданно для себя твердо сказал Павел и ушел.

Аркадий же с Федором, не откладывая на потом, пошли в гостиницу «Англетер», где в большом, затененном зале проходил спиритический сеанс. За громадным круглым столом, покрытым черным бархатом, сидели, сцепившись руками, бледные, с застывшими глазами мужчины и женщины и, будучи в гипнозе, напряженно слушали холодный, нечеловеческий голос, исходящий от старой, похожей на лесную ведьму прорицательницы.

Она сидела в глубоком кресле, бессильно опустив руки, Глаза ее были закрыты, посиневшие губы плотно сжаты. Кто же говорил вместо нее? Кто заставлял трястись тяжеленный стол? Кто невидимо поднимал в воздух карты, гасил и зажигал свечи, чертил на столе мелом непонятные магические значки? Свинцовая, гнетущая тяжесть парализовала волю Аркадия и Федора и заставила подчиниться властному, жестокому голосу.

— Подойдите к столу и положите руки на мою печать! — приказал голос, и молодые люди, как лунатики, медленно подошли и положили руки на холодно мерцающую перевернутую звезду.

— Вы хотите знать свою судьбу. — Колдунья приоткрыла бесцветные глаза, пытливо оглядела молодых людей и вновь как бы помертвела. Голос же — откуда-то издалека — изрек: — Ты, художник, прославишься, будешь знаменит и богат! Твои картины будут во всех музеях мира. Ты, писатель, умрешь в нищете и забвении, потому что никто не будет читать твоих книг!

Бог не допускает видеть нам падших бесов, иначе бы все в том зале увидели тьму безобразных существ, бесшумно носящихся над головами людей и беззвучно хохочущих над подавленным, обескураженным Федором и взволнованным, счастливым Аркадием.

Что же было дальше? Федор, и так склонный к меланхолии, с горя запил, писать совершенно бросил, зачем, мол, ведь все без толку! Известно ведь, какая судьба у моих книг. И постепенно о нем все забыли.

Аркадий же, окрыленный обещанием чудесного будущего, зажил праздно и весело, рисовать почти перестал, зачем, мол, жизнь молодую в мастерской губить, все равно ведь прославлюсь! Однако талант, Богом данный, каторжным трудом не взлелеянный, соленым потом не политый, всходов не дает и чахнет, как нежный цветок без влаги.