– Спасибо, Слава. Будет так, как предопределено, что уж поделаешь… – Молчанова медленно поднялась по ступенькам крыльца. Она шла, считая их, потому что загадала: сколько ступенек, через столько месяцев поднимется Гарик. Одна, две, три… восемь… Внутри все сжалось: готова ли она к этому. Все переворачивается с ног на голову. Она сможет, обязательно сможет, в благодарность за любовь и желание сделать ее счастливой. Недаром в ее жизни был Сенечка Равкин, первый муж, к которому она испытывала столько уважения и благодарности за чистые чувства, что не раздумывая разделила с ним тяготы последних месяцев его пребывания на земле. Она не считала, что совершила подвиг, просто не могла поступить иначе. Тогда это, по ее мнению, искупало совершенный грех, непростительный грех.
…Алиса снова и снова возвращалась к этому – обои в мелкий цветочек, полированный стол, на котором, страшно раскинув ноги, лежит обнаженная девушка, и скоро на ее место предстоит лечь ей. Привычные движения незнакомого мужчины, для которого она – молодая, безответственная деваха, мечтающая избавиться от ненужного плода тайных развлечений. Минутная слабость – пожизненное обвинение. Она убила в себе едва зародившуюся жизнь и столько лет безуспешно пытается забыть об этом. Сколько непростительных ошибок совершила она, наказывая себя за эту слабость. Сейчас ее ребенок мог бы уже ходить в школу – Алиса открыла входную дверь, с шумом закрыла ее и, отшвырнув сумочку, бросилась в гостиную. Упала на диван и разрыдалась. Она не сдерживала слез, слыша причитания безутешной женщины, тщетно старающейся подобрать слова для облегчения души. Кто это так противно, разрушительно воет? Она не сразу поняла, что все эти слова вперемежку с рыданиями она произносит вслух. Перевернулась на спину, вытирая слезы, посмотрела вокруг: какая убийственная роскошь, она заставляет находящегося в ней чувствовать себя невзрачным дополнением. И никакого удовлетворения, радости от сознания того, что ты все-таки здесь хозяйка. Почему она подумала об этом сейчас? Разве это имеет значение?
Медленно поднявшись, Алиса села, поджала ноги, обхватила колени руками. Она всегда искала успокоения в этой позе. Еще маленькой девочкой она часто сидела вот так на огромном кожаном диване в кабинете отца, пытаясь разрешить свои такие важные проблемы. Алиса усмехнулась, каждая мелочь тогда казалась такой важной, жизнеопределяющей. Во всем хотелось добраться до истины, все объяснить. Хотя почему она сейчас считает мелочью то, что не давало ей покоя в семь, десять, двенадцать лет? Для каждого возраста существуют свои самые важные вопросы. Может быть, в свое время она так и не ответила на многие из них?
Полуоткрытые жалюзи задерживали яркий солнечный свет, покрывая окружающее пространство узкими желтыми полосами. Глядя на четкие линии, Алиса подумала, что и в жизни все вот так поделено: на узкие полосы счастья, пусть даже призрачного, а в основном – серое, невзрачное ожидание и тоже, в сущности, самообман. Ты надеешься, ждешь, а в итоге получаешь не то, что тебе нужно. Все потому, что забываешь о том, что за время ожидания меняешься и ты, а желания упрямо остаются идиллическими, подогнанными в когда-то созданные рамки.
Алиса усмехнулась, вытирая мокрые щеки. Она вспомнила, как, еще занимаясь в школе, сделала запись в дневнике: привела длинный список достоинств любимого человека. Она гордилась тем, что в ее понимании понятие идеального спутника жизни включало более десятка определений. Девчонки обменивались дневниками, отвечая на вопросы друг друга, и Алиса четко помнила, как Маринка когда-то сделала приписку в конце своих излияний: «Лишь бы честный и непьющий, а остальное не так важно…» Сейчас Алиса понимала, что Марина оказалась самой искренней из всех, кто оставил запись в ее дневнике. Всем хотелось покрасоваться, поднять себе цену, придумывая несуществующих идеальных любимых, а Марина так четко провела под всем этим черту.