Он ухмыльнулся, в его глазах плескалось тепло и удовлетворение, и, глядя в них, я почувствовала себя еще более смешной, чем обычно, но в хорошем смысле.
— Лгунья, — сказал он, обхватив мой затылок и снова прижимая лицо к своему горлу. — Ты понятия не имеешь, что хочешь сказать.
— Имею, — проворчала я ему в горло.
— Тогда скажи.
Проклятье.
Проклятье, проклятье, проклятье.
— Ну-у-у… — протянула я долго, пока не почувствовала, как его тело затряслось, и у меня возникло ощущение, что он смеется.
Я снова подняла голову.
— Ты что, смеешься?
Он не только смеялся, но и улыбался: белые зубы на смуглой коже, ямочки и все такое.
—
— Я не восхитительна, — огрызнулась я.
Он покачал головой и перевернулся, увлекая меня за собой, так что я оказалась сверху. Я нависла над ним, уперевшись руками по обе стороны от него.
— Восхитительна, — возразил Эдди, когда я посмотрела на него сверху вниз. — Ты единственная известная мне женщина, которая может так сильно кончить и через пять минут начать спорить.
— Я не кончила «так сильно», — солгала я.
Выражение его лицо изменилось, удовлетворение усилилось, и я затаила дыхание.
— Кончила. Я наблюдал.
Фантастика.
— Ладно. Желаешь знать, что я хотела сказать? — спросила я, решив, что мне гораздо интереснее говорить на эту тему, чем о том, как сильно я кончила.
Его брови поползли вверх.
— Ты вспомнила?
Мои глаза сузились.
— Не будь засранцем.
Он снова перекатился, на этот раз укладывая меня на спину, сам опираясь на предплечье, наполовину навалившись на меня.
— Ладно,
И он готов был слушать.
Дерьмо и проклятье.
Я посмотрела на потолок.
— Тогда ладно. Ты и я. У нас ничего не получится.
Эдди молчал, и я перевела взгляд на него.
Он наблюдал за мной, по его глазам трудно было что-то прочесть. Я просто уставилась на него.
Затем он заговорил.
— И это все?
Я кивнула.
— И это все.
— Позволь я проясню. — Он не двигался, просто смотрел на меня. — Ты лежишь голая в моей постели и бросаешь меня?
Я не знала, что в данной ситуации можно использовать слово «бросить», но все равно кивнула.
— Почему?
Я боялась, что он спросит об этом. Главным образом потому, что у меня не было ответа, по крайней мере, такого, которым я бы поделилась с ним, или даже такого, который я полностью понимала сама.
В конце концов, я сделала единственное, что могла придумать, — ухватилась за соломинку.
— Я знаю, что ты неравнодушен к Инди.
Хм….
Ой-ой.
Я не должна была затрагивать эту тему.
Выражение его лица уже совсем не трудно читалось. Глаза сверкали, а челюсти были сжаты. Он сказал что-то по-испански, а затем перешел на английский.
— Ты та еще штучка. Скажешь что угодно, чтобы защититься, даже если не знаешь, от чего защищаешься.
— Так ты хочешь сказать, что у тебя нет чувств к Инди?
Он снова стиснул челюсти, но сквозь зубы произнес:
— Нет, я этого не говорю. Я хочу сказать, что те чувства к Инди исчезли в ту минуту, как ты уронила гребаные стаканчики.
У меня отвисла челюсть, и я уставилась на него.
— Это было очевидно для всех, кто наблюдал за нашим идиотским танцем. Единственным, для кого это не было очевидно, была ты.
Что я могла ответить на такое, потому что Эдди был прав, для меня это было неочевидно. На самом деле, это оказалось для меня новостью, с которой я не знала, как справиться.
— Господи! — Он провел рукой по волосам, а затем упал на спину. — Хотя я знаю, что ты стоишь всего этого, иногда я задаюсь вопросом: так ли это, — пробормотал он, настала его очередь обратиться к потолку.
Я полежала мгновение, а затем на автомате встала и подняла футболку, в которой спала. Я не знала, что мне теперь делать. Поэтому стала натягивать футболку через голову и успела только просунуть руки, как меня обхватили за талию и затащили обратно на кровать.
— Что ты делаешь? — спросил он, снова нависая надо мной, когда я лежала на спине.
— Встаю.
— Зачем?
Я моргнула.
— Ты злишься на меня. Я подумала, что мне лучше уйти.
Его глаза сузились.
— Это твоя новая тактика: разозлить меня, чтобы я тебя отпустил?
Это было не так, но подобную тактику стоит принять на вооружение. Я пожалела, что сама не додумалась до этого. В своем роде, в этом заключалась суть Стратегии Стервы, но больше, чтобы заставить его думать, что я не стою таких усилий. Теперь, когда он считал, что знает меня, и что я не смогу придерживаться Стратегии Стервы больше полутора часов, я искала новые способы.
Эдди наблюдал, как выражение моего лица меняется в такт моим мыслям, а затем улегся на меня. Его руки скользнули под футболку и сняли ее быстрее, чем я ее надевала. Изогнувшись, он отбросил ее далеко-далеко от кровати. Определенно вне пределов досягаемости.
Затем вернулся ко мне, раздвинул мои ноги и закинул их себе на спину.
Боже милостивый.
— Эдди.
— Думал, мне надо услышать, что ты хочешь сказать, но предпочитаю, чтобы ты держала свои мысли при себе. Твои друзья и семья расскажут мне все, что нужно знать, и это будет правдой.
— Эдди, — попыталась я снова.