Спасение красавицы

Наконец вся процессия втянулась в парадный зал дворца. Я проклинал ремень, что перетягивал мне рот, держа голову высоко поднятой. Я бы предпочел ее, конечно, свесить, но не имел такой возможности. И я не мог заставить себя опустить хотя бы глаза долу. Так что я невольно видел, как собирается в зале двор во всем своем неотразимом блеске: дамы в тяжелых бархатных платьях с длинными пышными у плеч рукавами, вельможи в изящно скроенных камзолах. На тронном возвышении в две ступени гордо восседала в кресле королева Элеонора, положив руки на подлокотники. Плечи ее укутывала подбитая горностаем накидка, длинные черные локоны упруго змеились под белой полупрозрачной вуалью, лицо застыло непроницаемой фарфоровой маской.

В воцарившейся тишине солдаты опустили нас у ног ее величества на каменный пол, вытянули шесты, торопливо отступили.

И вот мы остались одни — три ожидающих кары связанных невольника, лежащие на брюхе с высоко задранной головой.

— Я вижу, вы оказались на высоте. Вы справились с порученной миссией, — медленно произнесла королева, очевидно обращаясь к капитану стражи.

Я не осмеливался взглянуть на нее, однако не удержался от искушения оглядеться по сторонам и тут же, вздрогнув, увидел леди Эльверу, стоявшую почти у самого трона и в упор глядевшую на меня. Как и прежде, меня испугала ее редкостная красота, неотделимая от извечной холодности моей бывшей госпожи. И, глядя на ее неподвижно-спокойную фигуру, затянутую в абрикосового цвета бархат, я почувствовал, как ее полная роскоши и безмятежности жизнь окатывает меня дразнящей волной — та жизнь, от которой я был ныне отлучен. У меня перехватило в горле, и я непроизвольно простонал. От ощущения, что мой живот и член упираются в холодный каменный пол, я вновь испытал тот давнишний, знакомый мне стыд, который, помнится, охватил меня после побега из замка. Я больше не годился на то, чтобы целовать туфли леди Эльверы или развлекать ее в саду утех.

— Да, ваше величество, — отвечал между тем королеве капитан. — И принцесса Красавица отправлена в родное королевство с заслуженным вознаграждением, согласно вашему высокому распоряжению. Она вместе со свитой уже, вероятно, пересекла границу.

— Хорошо, — величаво кивнула королева.

Я втайне догадывался, что этот ее тон, надо думать, многих во дворце изрядно позабавил. Дело в том, что королева всегда страшно ревновала из-за любви кронпринца к Красавице… К принцессе Красавице… Какой, однако, вышел с ней конфуз. Неужто она и впрямь сокрушалась, что не может валяться тут рядом с нами, увязанная такой нелепой гроздью, перед королевским двором — перед этими язвительно насмехающимися над нами дамами и господами, которые в один прекрасный день сделаются нам абсолютной ровней?

Между тем капитан продолжал свой отчет, и я не сразу уразумел, что нить его донесения тянется как раз к нам с Тристаном:

— …оба проявили дикую неблагодарность, требуя оставить их в землях великого султана, и в ответ на вызволение из плена оба выказали неистовую злость.

— Неслыханная дерзость! — возмутилась королева, поднимаясь с кресла. — За это они дорого заплатят! Но вот этот, черноволосый, что плачет так жалобно, — кто он таков?

— Это Лексиус, управляющий над всеми прислужниками султана, — сообщил капитан. — Это Лоран его раздел и заставил отправиться с нами. Впрочем, этот человек вполне мог бы себя избавить от плена. Но он предпочел отбыть с нами и отдаться на милость вашего величества.

— Это уже интересно, капитан… — проворковала королева и спустилась с возвышения.

Краем глаза я заметил, как она приблизилась к связанному Лексиусу, что лежал на полу справа от меня, и, наклонившись, коснулась его волос.

Любопытно, каково ему сейчас? В громоздком, неуклюжем и очень неуютном каменном здании, в огромном, никак не украшенном зале, да еще перед этой могущественной женщиной, настолько разительно отличающейся от трепетных красоток султанского гарема! Лексиус издал стон, отчаянно заерзал. Интересно, он таким образом молил об освобождении или о возможности служить?

— Развяжите его! — приказала королева. — Посмотрим, из какого он теста.

Кожаные путы на Лексиусе мгновенно перерезали. Тот подтянул под себя колени и прижался лбом к полу. Еще на корабле я расписал ему возможные способы проявить здесь свое почтение, весьма, кстати, похожие на те, что мы изображали у него на родине. И когда я увидел, как он подполз к ногам королевы и припал губами к ее туфле, во мне всколыхнулась мрачная гордость.

— У него чудные манеры, капитан, — довольно заметила королева. — Подними голову, Лексиус. — Тот подчинился. — А теперь скажи: желаешь ли ты мне служить?

— Да, ваше величество, — послышался его бархатистый, звучный голос. — Я умоляю позволить вам служить.

— Я сама выбираю себе рабов, Лексиус, — вскинула голову королева. — Им не дано выбирать, являться ли ко мне. Однако я, пожалуй, посмотрю, на что ты действительно годен. И первое, что мы сделаем, — избавим тебя от мягкости, самолюбия и гордости, воспитанных в тебе на родине.

— Да, ваше величество, — пугливо отозвался тот.