Спасение красавицы

Однако грумы были всецело поглощены тем, что, поливая нас теплой водой, отмывали от выпрастываемых масс, и некоторое время не замечали, чем мы занимаемся. Я прижал к себе Тристана, ощущая его напрягшийся живот и прижавшиеся к моему члену, набухающие гениталии, и едва сразу не кончил, в избытке чувств уже нисколько не заботясь тем, чего хочет от нас кто-то из этих туземцев.

И все же нас скоро разделили. Нас растащили в стороны, подальше друг от друга, давая опорожниться до конца и неустанно поливая водой.

Я чувствовал себя неимоверно ослабевшим. Я как будто принадлежал этим туземцам и снаружи, и изнутри, я словно растворялся в этом журчании непрерывно льющейся воды, гулким эхом отражающимся от стен каморки. Мною полностью завладели эти опытные руки, и вся очистительная процедура, отработанная до мелочей, будто уже тысячи невольников прошли ее до нас.

Если нас накажут за ласки, в этом будет моя вина. Как хотелось мне сказать Тристану, что я очень сожалею, что невольной слабостью втянул его в беду.

Однако заботливым грумам, очевидно, сейчас было совсем не до наказаний.

В отличие от женщин, одной чистки для нас оказалось недостаточно, и вся процедура понеслась по второму кругу. Нас снова поставили друг перед другом на колени, снова вставили каждому в анус по трубке и снова накачали в нас воды. И вот теперь, во время выхода масс, один из грумов стегнул меня плеткой по пенису.

Я приник губами к уху Тристана. Он снова стал меня целовать, и это было поистине прекрасно.

«Я больше не вынесу этой постоянной неутоленности, — в отчаянии подумал я. — Это самое худшее из всего, что они могут нам сделать». Сейчас я опять готов был на любую опрометчивую выходку, хотя бы уткнуться ему членом в живот — что угодно.

В этот момент в моечной появился наш новый господин и повелитель Лексиус. Увидев его в дверном проеме, я испытал некоторое смятение. Точнее, благоговейный страх. В замке, помнится, никто не вгонял меня в такое состояние. Его присутствие просто сводило меня с ума.

Управляющий стоял, сложив руки за спиной, молча глядя, как нас напоследок обтирают полотенцами, и его лицо было исполнено какой-то холодной радостью, словно он чрезвычайно гордился своим выбором.

Я посмотрел ему в лицо — и он не выказал ни малейшего неодобрения. Встретившись с ним глазами, я тут же вспомнил о перчатке, проникающей в мое нутро. Вспомнил ощущение, когда тебя точно прободают рукой, раздвигая чувствительную плоть, в то время как другие наблюдают за происходящим.

И все это — вкупе с чувством жгучего стыда после принудительного опорожнения — было для меня уже чересчур.

Причем это был не просто страх, что вот сейчас он снова натянет свою длинную кожаную перчатку и сотворит со мной то, о чем я уже упоминал. Во мне сидела какая-то проклятая, отвратительная гордость, что лишь со мной одним он это проделал и что я единственный удостоился быть привязанным к его туфле.

Мне хотелось потешить дьявола — в этом-то и был весь ужас момента. И хуже всего то, что и на других пленников Лексиус производил такое же магическое действие. Елена от его властных речей превращалась в кроткую дрожащую деву. В Красавице он явно вызывал искреннее и пылкое обожание.

Теперь, если слуги скажут ему, что мы с Тристаном… Но те ничего не сообщили управляющему. Просто хорошенько вытерли нас, расчесали волосы. Потом господин коротко им что-то приказал, нас быстро поставили на четвереньки и снова препроводили в большую купальню. Там Лексиус велел нам подняться перед ним на коленях.

Я просто физически ощущал его скользящий по мне взгляд, потом видел, как он так же изучающе рассматривает Тристана. Затем он резким голосом издал еще одну короткую команду — сказал, как кнутом хлестнул! — и грумы в тот же миг поднесли всевозможные кожаные и золотые украшения. Мне приподняли мошонку и широким, украшенным самоцветами кольцом стянули ее с пенисом, так что яйца оказались чуть выпяченными вперед.

Такое мне уже делали в замке, но никогда прежде не был я настолько алчен плотью.

Потом мне нацепили на грудь новые зажимы, на этот раз уже без поводков. Эти оказались маленькие и очень тугие, и с них свисали маленькие грузики.

Когда мне их привешивали, я, не удержавшись, резко дернулся. И Лексиус заметил это. Скорее даже — услышал. Я не осмелился поднять голову, но все же видел, что он развернулся ко мне. Внезапно я почувствовал его ладонь на своей макушке. Господин погладил меня по волосам, затем качнул пальцем грузик, болтающийся на моем левом соске. Я снова резко вздрогнул и тут же покраснел, припомнив, как Лексиус велел нам крайне сдержанно выказывать все страсти и волнения.

Легко сказать! Меня как будто начистили до блеска и снаружи, и внутри, и сейчас я не имел ни малейших сил противостоять его давлению. К тому же мои чресла вовсю терзало желание.