Спасение Келли и Кайдена (ЛП)

Я иду по улице, надеясь, что облака, в конце концов, развеются, пропустят солнечные лучи. Ты сама во всем виновата, Келли. Именно так все подумают, если расскажешь кому-нибудь.Я продолжаю идти, быстро и уверенно, шаг за шагом, пока не добираюсь до дома. Тебе лучше помалкивать. Черт, клянусь Богу, ты пожалеешь, если расскажешь.Подъездная дорожка расчищена от снега, пикап отца припаркован перед закрытым гаражом. Занавески не задернуты, порожки посыпаны химреагентом от гололеда. Шаг за шагом. Не останавливайся. Я открываю боковую дверь, стою в дверном проеме; шквал невыносимых воспоминаний поднимается в голове. Пойдем со мной на секундочку, — говорит он. У меня есть для тебя подарок. И я, радостная, иду за ним вприпрыжку.

Мама отворачивается от раковины. У нее на плече кухонное полотенце; волосы собраны в пучок. Она не накрашена, одета в брюки и розовый свитер.

— Келли Лоуренс, — говорит мама, бросая полотенце на стойку, упирая руки в бока. — Где, черт возьми, ты пропадала?

Я оборачиваюсь к отцу, сидящему за столом в толстовке с эмблемой школы. Он ест яичницу с тостами, пьет сок; мой брат сидит рядом, переписывается по телефону.

— Мне нужно поговорить с тобой, — говорю папе неровным голосом. Не уверена, почему выбрала именно его, вот только мы отлично ладили, когда я была младше, и знаю, что он отреагирует более уравновешенно, чем мать. — Наедине.

Озадаченно взглянув на меня, папа опускает вилку и без возражений встает со стула.

— Хорошо, милая.

Положив сотовый на стол, брат бросает на меня сердитый взгляд.

— Ты даже не собираешься рассказать маме, где была? Она волновалась.

— Не важно, где я была, — отвечаю. — Важно только то, почему я здесь.

Он хмурится, потом качает головой, после чего возвращает свое внимание к телефону. Мама начинает кричать, что я обязана объяснить свое отсутствие. Меня удивляет, что она не следует за нами в гостиную. Я сажусь на диван, в последний раз мысленно себя подбадривая; отец – в свое потрепанное кожаное кресло напротив. Смотрю на расставленные по комнате фотографии нашей семьи, и даже Калеба.

— Весело было, правда? — я указываю на свое фото с папой – мы в футбольных футболках стоим перед стадионом, улыбаясь. Мне тут восемь, и я счастлива.

Он следует за моим жестом; улыбка трогает уголки его губ.

— Да, хороший выдался денек. — Папа снова смотрит на меня; у него на лбу появляется складка. — Милая, мы с твоей мамой очень переживали… из-за того, что произошло той ночью, а потом ты сбежала с парнями, которых едва знаешь.

— Эти парни мне как семья, пап, — честно отвечаю я. — Они очень поддержали меня в трудную минуту.

Папа теребит завязки на капюшоне своей толстовки, то затягивает, то ослабляет.

— Да, они всегда казались хорошими ребятами. — Он улыбается. — И на поле умели надрать всем задницы.

Мне сразу становится ясно, что я сделала правильный выбор, решив сначала рассказать ему. Отец не заостряет внимание на том, как Кайден избил Калеба, возможно потому, что немного глубже вник в ситуацию.

— Мне нужно тебе кое-что сказать. — Я прочищаю горло. — Будет довольно тяжело, не только говорить, но и выслушать.

— Ладно… — Он сбит с толку, не уверен, что вполне понятно.

Я делаю глубокий вдох. Еще один, и еще, до тех пор, пока не чувствую головокружение. Затем перестаю дышать вообще. Тебе лучше помалкивать ко всем чертям, в противном случае, клянусь, я сделаю тебе очень больно.Я сжимаю листок клевера, висящий у меня на шее, из-за потребности прикоснуться к частичке Кайдена, чтобы набраться сил и смелости.

— Ты помнишь мой двенадцатый день рождения?

Похоже, вопрос ставит его в тупик еще больше. Папа слегка склоняет голову набок, его голубые глаза немного сужаются, лоб морщится, пока он оценивающе глядит на меня.

— Да… для тебя тогда вечеринку устроили, верно?

Сжав губы, киваю.

— Пришло много гостей.

— Ты же знаешь, как твоя мать любит устраивать шоу, — он тяжело вздыхает. — Ей всегда нравились сборища и празднества.

Я опять киваю, после чего тороплюсь высказаться, пока пульс и мысли не заглушили голос.

— Нечто плохое случилось со мной… в тот день. — Мне вспоминается, как Калеб меня держал, отчего я начинаю дрожать. Пожалуйста, слезь с меня. Больно. Я разбиваюсь. Пожалуйста. Помогите мне. Помогите мне. Помогите…

Папа выпрямляется, сдвигается на край кресла, словно собирается кого-нибудь поколотить или вроде того. Хотя я не этого от него хочу. Я просто хочу, чтобы он знал.