Спасатель. Жди меня, и я вернусь

Андрей сгреб за шиворот оторопевшего Женьку Соколкина, почти насильно повалил его на сиденье и упал сверху, прикрыв его своим телом. Выстрелив два или три раза, Моська газанул, а потом проделал трюк, которому Андрей давно мечтал научиться, при помощи ручного тормоза и руля развернув машину на месте на сто восемьдесят градусов. На то, чтобы переключить передачу, ему понадобилась какая-то доля секунды, но за это время в багажник с лязгом ударились еще три пули, а четвертая вдребезги разнесла заднее стекло, осыпав голову и плечи Андрея шелестящим дождем мелких стеклянных призм. Моська стартовал, как гонщик «Формулы-1»; Слон, перекрутившись на сиденье, трижды выстрелил поверх спинки через разбитое окно. Андрею на шею упала горячая гильза, и он торопливо, как кусачее насекомое, выхватил ее из-за уха и отбросил в сторону.

Поворот был уже рядом, когда очередная пуля ударила в скат заднего колеса. Машину неудержимо повело вправо, занесло, и она с хрустом и скрежетом вломилась в слежавшийся, обледенелый, слегка подтаявший сугроб на обочине. «Вот суки!» – услышал Андрей полный показавшегося ему абсолютно неуместным возмущения возглас Моськи и, выпрямившись на сиденье, увидел, что со стороны пансионата, оскальзываясь на ледяных колдобинах, навстречу машине бегут какие-то люди в белых маскировочных комбинезонах и масках. «Может, подмога?» – подумалось ему, и один из бегущих тут же развеял это наивное заблуждение, выстрелом из пистолета сбив боковое зеркало.

– Липский, хватай пацана и в лес! – отрывистым, лающим голосом скомандовал Моська. Распахнув дверцу, он выскользнул наружу и, пользуясь ею как щитом, открыл огонь по белым фигурам, заставив их пригнуться и, замедлив бег, рассыпаться в стороны. – Попытайтесь добраться до пансионата, наши на подходе!

– Где их носит, хотел бы я знать, – проворчал Слон, занимая позицию около заднего крыла «шкоды». Припав на одно колено, он дважды выстрелил по людям из черной «Волги», слегка остудив их пыл. – Живее, писака, завалят же, как сохатого!

Андрей выбрался из машины, почти не сомневаясь, что его немедленно подстрелят, и за руку вытащил оттуда парализованного страхом Женьку. Обвинять мальчишку в трусости ему даже в голову не пришло. С экрана телевизора стрельба звучит вполне безобидно, но, когда палят прямо у тебя над ухом, да не просто палят, а палят в тебя, этот звук проникает в самое нутро, минуя сознание и пробуждая инстинкт самосохранения. К храбрости или трусости это не имеет никакого отношения; тут нужна привычка, а откуда ей взяться у пятнадцатилетнего мальчишки, который родился и вырос в приличной семье?

Женька поскользнулся и упал на дорогу. Андрей наклонился, схватил его за шиворот и дернул, пытаясь поднять, но тоже поскользнулся, упав на одно колено. Штанина мгновенно промокла; Андрей подобрал под себя ногу и встал, увлекая за собой Женьку. Все эти трепыхания, по его твердому убеждению, не имели смысла: без лыж по сугробам далеко не убежишь. А уж от пули не убежишь и подавно – хоть по сугробам, хоть по сухому асфальту, хоть по беговой дорожке с новейшим синтетическим покрытием…

Преследователи из черной «Волги» были уже близко. Один из них остановился, поднял пистолет и аккуратно, как на стрельбище, прицелился в нелепую скульптурную композицию, которую в данный момент являли собой барахтающиеся посреди дороги свободный журналист Андрей Липский и сын уборщицы с двумя высшими образованиями Евгений Соколкин. С неожиданным при его комплекции проворством очутившийся рядом Слон одним мощным толчком сшиб обоих в сугроб; ударил выстрел, и принявший предназначенную не ему пулю Слон рухнул навзничь, выронив пистолет.

– Вот суки, – повторил он, и Андрей услышал в его голосе не досаду и злость, а одно лишь удивление.

Слон попытался дотянуться до пистолета, но силы оставили его, и он устало уронил в серую снеговую кашу свою тяжелую, похожую на каменное ядро голову. Действуя как во сне, не чувствуя собственного тела, Андрей схватил пистолет. Слегка изогнутая рукоятка, которая, судя по толщине, содержала в себе вместительный двухрядный магазин, удобно легла в ладонь, неожиданно наполнив Андрея спокойствием и труднопередаваемым ощущением правильности происходящего.

Липский не брал оружие в руки с того недоброй памяти дня, когда его, специального корреспондента одного из крупных столичных изданий, угораздило заночевать в расположении охранявшей горный перевал стрелковой роты. Дождь лил третьи сутки подряд, окрестные вершины были скрыты от глаз серой пеленой низкой облачности, и, когда «зеленка» вдруг начала десятками извергать вооруженных до зубов боевиков, рассчитывать на поддержку с воздуха не пришлось. В тот день у Андрея сложилось твердое убеждение, что он настрелялся на всю оставшуюся жизнь, – к сожалению, как выяснялось теперь, ложное.