«Стоило мне упомянуть об августовском путче, как в этих глазах появилось понимание того, что излишняя откровенность может очень дорого обойтись. Для меня, лично, выражение его глаз стало лишним подтверждением тому, что тему событий тех августовских дней девяносто первого закрывать рано. Ничего не кончилось; участники упомянутых драматических событий в большинстве своем живы, здоровы и остаются активными, а зачастую еще и очень опасными членами социума.
Итак, опломбированный почтово-багажный вагон возник на запасных путях станции «Москва-Сортировочная» словно бы ниоткуда. Когда мой собеседник впервые его увидел, тот уже был оцеплен бойцами спецназа внутренних войск МВД в полной боевой экипировке – в бронежилетах, касках, с автоматами наперевес и с вещмешками на плечах. Характерно, что все это войско убыло из столицы тем же грузовым поездом, в плацкартном вагоне, специально прицепленном к составу. По словам моего собеседника, внутри опломбированного вагона тоже кто-то находился – из трубы, выведенной наружу через торцовую стенку вагона, поднимался дымок, и пахло стряпней – свидетель уверяет, что пшенной кашей с говяжьей тушенкой. Солдатами командовал человек в штатском, одетый вполне демократично – в джинсы, кроссовки, светлую рубашку и, несмотря на стоявшую в тот день жару, легкую спортивную куртку, под которой, по твердому убеждению рассказчика, скрывалась наплечная кобура. Лет ему было около сорока, и мой собеседник слышал, как один из солдат назвал его товарищем полковником. Оба вагона были прицеплены к составу, следующему в Казань, то есть, как уже говорилось выше, в восточном направлении. Нет нужды говорить о том, что никаких документов, подтверждающих отправку специального груза из Москвы и прибытие его в Казань, мне обнаружить не удалось, – вероятнее всего, их просто никогда не существовало. Так что же было вывезено из столицы в обстановке строжайшей секретности в те тревожные августовские дни? Сколько таких вагонов ушло из Москвы во все концы Советского Союза? Кто за этим стоял?»
Андрей зажег новую сигарету, включил, протянув руку, заранее заряженную всем необходимым кофеварку, а потом встал и энергично прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. Он чувствовал подъем и желание работать – не просто работать, а гнать галопом, с трудом поспевая неуклюжими пальцами за бешено несущимися мыслями. Так бывало – раньше почаще, теперь намного реже, – когда работа сдвигалась с мертвой точки и начинала идти словно бы сама по себе, без его участия. Это напоминало езду на тяжелых санях – сначала их приходилось мучительно, с кряхтением и руганью сквозь зубы, толкать в гору, а потом, перевалив гребень, оставалось только запрыгнуть в них и мчаться с ветерком, надеясь, что на пути не подвернутся какое-нибудь дерево или валун. Марта в их лучшие дни почти всерьез утверждала, что это происходит, когда у него «открываются чакры», – дескать, преодолев некое сопротивление, он устанавливает прямую одностороннюю связь с космосом и черпает вдохновение прямо оттуда, из высших сфер. И иногда Андрею начинало казаться, что так оно на самом деле и есть.
Из ванной доносилось размеренное, как метроном, действующее на нервы шлепанье капель, падающих в раковину из протекающего крана. Водопроводчик спешил на вызов уже третий день и все никак не мог добраться до квартиры Андрея. Липский подумал, что такая оперативность заслуживает вознаграждения в виде хорошего пинка под зад. Более конструктивная идея – просто выйти в прихожую и плотно закрыть дверь ванной – осталась неосуществленной, потому что он неосторожно посмотрел на свое рабочее место.
Освещенный лампой участок захламленного письменного стола с тихонько шелестящим ноутбуком притягивал взгляд. Клавиши властно манили к себе, и Липский не стал сопротивляться. Передвинув тлеющую сигарету в угол рта – как всегда, в левый, потому что привык именно так, а не иначе, – он вернулся за стол и занес ладони над припорошенными пеплом клавишами.
«В связи с последним вопросом хочется вспомнить о судьбе тогдашнего министра внутренних дел СССР Бориса Карловича Пуго. Почему именно его? Напомню, что ушедший со станции «Москва-Сортировочная» 20 августа опломбированный вагон сопровождали военнослужащие внутренних войск МВД. Кроме того, Б. Пуго был единственным членом ГКЧП, для которого провал путча ознаменовал конец не только политической и административной карьеры, но и жизни. 22 августа группа, выехавшая на дом к Пуго для его ареста, обнаружила его лежащим на кровати в спальне без признаков жизни. Его жена лежала рядом; в момент прибытия группы она была…»