Спасатель. Серые волки

Бомба, как водится, взорвалась в самый неподходящий момент, когда они с Котом, сидя у него в «Волчьем Логове», справляли веселые поминки по безвременно почившему с заточкой в брюхе Уксусу. Чтобы счастье стало полным, Макаров, сверившись с программой передач, включил телевизор, по которому как раз должен был начаться выпуск криминальных новостей. Илье Григорьевичу это было, в общемто, ни к чему, он не имел свойственной Коту привычки плясать на могилах и мочиться на надгробия, но спорить было лень, и они под коньячок просмотрели очередной репортаж о ходе расследования резонансного заказного убийства заместителя генерального прокурора России Винникова. Расследование, как и следовало ожидать, шло ни шатко ни валко; представители Генпрокуратуры и следственного комитета грозно хмурили брови, пугая организаторов и исполнителей убийства неотвратимостью возмездия, но при этом признавали, что никаких конкретных результатов пока нет.

– И не будет, – сказал Илья Григорьевич, наполняя рюмки.

Кот потянулся за пультом, чтобы выключить телевизор и вернуться к неторопливой застольной беседе, и вот тутто, на пике овладевшего ими и основательно подогретого алкоголем благодушия, на экране вдруг появилась памятная с давних пор, знакомая до тошноты картинка: вырастающие из моря некошеной травы мощные, заново оштукатуренные и побеленные стены, над которыми, сверкая новенькой позолотой, маячили увенчанные крестами луковицы монастырских куполов.

– Чего это? – тупо изумился Макаров.

Беглов пожал плечами, и тут на экране появился сначала корреспондент, а за ним и отецнастоятель, чья постаревшая бородатая физиономия показалась Илье Григорьевичу смутно знакомой. Эта парочка без промедления и самым исчерпывающим образом объяснила генералу Макарову, а вместе с ним и Беглову, «чего это». Объяснение прозвучало как гром среди ясного неба; осознав то, что только что услышал, Макаров долго ревел быком и даже, совершенно перестав чтолибо соображать, пытался лезть в драку, обещая порвать Илью Григорьевича, как пресловутый Тузик не менее пресловутую грелку.

Собственно, на его месте кто угодно потерял бы голову. Ведь что получалось? Получалось, что взятую в монастыре добычу, изза которой Кот, между прочим, своей рукой отправил на небеса тогдашнего настоятеля, прикарманил – фактически украл у подельников – не кто иной, как Илья Григорьевич. А теперь, когда запахло жареным, кинул старых друзей снова – одного заказал, а другого просто оставил с носом, выставив себя самого героем, защитником православной веры, несправедливо обвиненным в преступлении, которого, конечно же, не совершал. Вот ловкач так ловкач! А знаешь ли ты, ловкач, что с такими, как ты, делают? Убивают, как бешеных собак, вот что!

Успокоить его превосходительство оказалось нелегко, но в конце концов он всетаки остыл, прислушался к доводам Ильи Григорьевича и нехотя согласился, что со стороны Бегунка, в свое время едва не получившего срок за соучастие в ограблении монастыря, такая выходка была бы непростительной глупостью, не сулящей ничего, кроме самых неприятных неприятностей.

Остытьто он остыл, согласиться согласился, но вот поверил ли? Ох, вряд ли! А если даже и поверил, то червячок сомнения наверняка остался, и вытравить его будет сложнее, чем самых упорных и жизнестойких глистов.

Между тем неприятности, которых опасался Илья Григорьевич, не заставили себя долго ждать. Первыми, как водится, на него со всех сторон налетели журналисты, жаждавшие узнать подробности сделанной им сенсационной находки. От них удалось на время отбиться, сославшись на то, что упомянутая находка – не просто клад, а вещественные доказательства по уголовному делу, которое в связи с их появлением, вполне вероятно, будет возобновлено. И стало быть, подробности, так интересующие представителей прессы, прокуратура может счесть не подлежащими огласке до окончания следствия и вынесения судебного решения. Ведь мы же не хотим, чтобы преступники снова ушли от заслуженного наказания, верно?

Уклончивость в разговорах с журналистами была вынужденной. Когда первый испуг прошел, Илья Григорьевич вдруг осознал, что ВасяКот во многом прав: такая реклама ему, народному избраннику, явно не помешала бы. Да, не помешала бы, когда бы не было ясно, что во всей этой истории кроется какойто серьезный подвох. К тому же, во всеуслышание признав, что действительно вернул монастырю когдато похищенные оттуда ценности, он неизбежно столкнулся бы с необходимостью отвечать на возникающие в связи с этим вопросы. От журналистов он спрятался за прокуратурой, а от нее, родимой, не спрячешься: того и гляди, по ее запросу эти думские лизоблюды большинством голосов лишат его депутатской неприкосновенности, и что тогда – снова на нары, теперь уже до конца жизни?

Прокуратура, естественно, была тут как тут, а Уксуса, который, как обычно, в два счета замял бы дело, больше простонапросто не существовало. И Беглову ничего не осталось, кроме как честно признаться: