Sparks

Она добавила красным цветом ставшие печально известными иероглифы ming bai le, или "Я понимаю", которые Ли написал в нижней части признания. Разместив каллиграфию в Интернете, она объяснила, что эти три символа относятся не только к унизительному признанию доктора Ли. Для политически сознательного человека быть ming bai означает понимать правду о политической ситуации в Китае и быть готовым открыто говорить о ней.

Многие другие отреагировали, написав сообщение на аккаунте Ли в Weibo. Это социальная медиаплатформа, похожая на Twitter, где каждый может следить за другими и отвечать на их сообщения. Миллионы людей оставили свои комментарии, особенно к его сообщению от 1 февраля о том, что он болен. Хэштеги, такие как "правительство Уханя должно извиниться перед доктором Ли" и "мы хотим свободы слова", стали вирусными. Его аккаунт в Weibo стал безопасным местом, где люди могли высказаться или рассказать о своих тревогах. Некоторые приходили пожелать ему доброго утра или доброго вечера. Когда через несколько недель после его смерти наступила весна, они сообщили ему, что распускается сакура. Другие шептали, что скучают по нему.

Один политический карикатурист взял самую известную его фотографию в хирургической маске и превратил ее в маску из колючей проволоки. Некоторые комментаторы благодарили его за храбрость, другие извинялись за обращение с ним властей. Многие повторяли цитату, которую он привел в интервью китайским СМИ: "В здоровом обществе должно быть больше одного голоса".

Для Аи кризис наступил в конце января, когда у ее отца поднялась температура. В обычное время она бы вызвала скорую помощь и сразу же отвезла его в больницу. Но больницы были опасным местом: вирус быстро распространялся как среди пациентов, так и среди персонала. Она приняла разумное, но болезненное решение оставить его дома. Она понимала, что это означает, что он умрет, но решила, что лучше пусть он уйдет из жизни в окружении семьи и друзей, чем в одиночестве в комнате с сигнальными лампами.

Она охлаждала его, переворачивала каждые два часа, кормила через носовую трубку и мыла его тело. Через три дня, 2 февраля, он перестал дышать. На следующий день его тело перевезли в крематорий, и семья провела небольшую прощальную церемонию под руководством буддийского монаха. Оглядываясь назад, можно сказать, что им повезло: 5 февраля город объявил о запрете похорон. По официальным данным, к этому времени от Covid-19 умерло 1770 человек. Такие люди, как ее отец, стали побочным ущербом.

Забота об отце была лишь одной из ее задач в управлении делами расширенной семьи. Будучи феминисткой, она знала, что некоторые люди могут счесть это несправедливым, но она так не считала. Если она вела хозяйство, то ее любимый младший брат мог тратить свое время на то, чтобы направить ресурсы своей компании на помощь обществу. Ее сын тоже работал на него, и в эти месяцы конгломерат перераспределял свой персонал, помогая пополнять запасы в больницах, общественных центрах и доставлять еду нуждающимся. Ей казалось, что это справедливое разделение труда, хотя она с трудом справлялась с повседневными обязанностями. Ей приходилось надеяться, что ее отпустят в магазин за продуктами. Ей приходилось стоять в очереди. Она видела, как эти мелкие проблемы множатся по всему огромному мегаполису, приводя к упадку общественного духа. После смерти отца у нее появилось время, чтобы опубликовать свои мысли.

Паника приводит к проблемам и кризисам, более страшным, чем сама эпидемия, потому что она приводит к изоляции между людьми и обострению эгоизма, возникающего быстро и в массовом масштабе. Мы видим подлость, самозащиту и отношение к соседям как к врагам. Это варварское поведение, вызванное паникой, равносильно гуманитарному кризису, который является более опасным вирусом.

Как и многие люди, пережившие события начала 2020 года, Ай сразу же поняла, что большую роль сыграло недобросовестное поведение правительства. Она не стала исследовать вопрос о том, могла ли более быстрая реакция правительства остановить распространение вируса. Об этом предстоит спорить будущим поколениям. Но ей и миллионам других китайцев было ясно, что правительство скрывало существование вируса около месяца. Оно закрыло город только после того, как болезнь начала неконтролируемо распространяться, причем делало это со свирепостью, которая пугала людей почти так же, как и сам вирус.

"Изначально жесткий контроль за информацией сделал распространение вируса неизбежным", - пишет она. "Многие меры, принятые впоследствии, не стали предметом достаточного общественного обсуждения, а были навязаны".