Созвездие Близнецов

Двадцать пятого утром. В день рождения!.. Коля проснется — и вот... Просто какой-то кошмар! В день рождения... в годовщину... в Рождество!.. Нет, не посмеют — у них заявление. Ах, какое заявление?! Коля не хочет. Нет, это не то. Коля хочет, он просто не хочет, чтобы Ляля... Ну, конечно, чтобы Ляля ехала в ссылку за ним. Но зачем же он не сказал? Неужели он думал, что она не поймет? Ах, какой глупый! Нет, он не глупый — он благородный, Коля. Ясно: потому что она бы поехала в ссылку за ним.

Надо посидеть, надо отдышаться. Смахнула сумочкой снег со скамейки, села.

Конечно, он не хотел, чтобы Ляля поехала в ссылку. А вдруг не поэтому? Вдруг он действительно решил отношения с Лялей порвать? Просто так. Ну, может быть, он правду сказал. Ну, о работе и все это...

«Ах, все равно, — подумала Ляля, — сейчас главное — предупредить, а все остальное... — махнула сумочкой, — остальное... Пусть Коля сейчас поживет где-нибудь. Может быть, у Александра Антоновича. Где-нибудь, пока не устроится».

Ведь Ляля не знала, что Коля решил вообще не устраиваться. Не знала, что «принцип»...

Ляля встала.

Ладно, главное, Колю дома застать. Наверное, застанет. Он должен быть дома сейчас. Он, наверное, пишет сейчас, пока светло. Он ведь каждой минутой сейчас дорожит, Коля. Сейчас Ляля предупредит его — и все устроится.

Ляля свернула во двор, обошла флигель и подошла к Колиному окну, за­глянула. Никого не было в комнате. В комнате, обычно сумрачной, было светло. Ляля видела кресло на колесах, диван, старый шкаф, дверь, картины на стене, и только Коли Ляля не видела в комнате.

«Может быть, в кухне Коля? — подумала Ляля, но в кухонное окно заглядывать не стала. — Там соседки, — подумала Ляля, — соседки там — не буду заглядывать. Лучше подожду, — подумала Ляля, — подожду, погуляю, зайду через полчаса».

И Ляля вышла на улицу.

Снежок крепко разлетелся о стенку. Ляля обернулась и погрозила пальцем мальчишке.

— Тетенька, извините, я не в вас, я вот в него.

Ляля заметила рядом с собой мальчугана, который, сразу же переменив намерение, принялся есть свой снежок.

— Мальчик! — сказала Ляля. — Мальчик, ты не видел здесь дядя с бородкой, с усами, не проходил?

— Художник! — откликнулся другой. — Он ушел. Полчаса уже, как ушел.

— Вот как, ушел? — потерянно сказала Ляля. — Ушел...

Ляля вышла на набережную и остановилась у памятника Крузенштерну. Седой мореход равнодушно стоял и далеким взглядом смотрел через улицу, а за ним дымили буксиры, а дальше за Невой поднимались какие-то белые громады, и не было Коли: ушел.

Ляля постояла на набережной, поколупала пальцем зернистую пленку инея на холодном граните, потом надела варежку и медленно пошла на дежурство.

«Плохо!» — подумала Ляля и пошла на дежурство.

2

От снега слепило. Лицо сделалось крепким: мороз. Под пальто прижимая кота, Коля осторожно перешел Большой проспект. Вошел в гастроном. Придерживая кота, заглянул в рыбный отдел. Стал в кассу, в очередь за какой-то старушонкой в ушанке. Данилыч задергался под пальто, мяукнул. Старушка, любопытствуя, оглянулась:

— Что?

— Тише, Данилыч.

Просунул руку, погладил холодную шерсть.

— Говорите, гражданин.

«Ах, это в кассе!»

— Двадцать, пожалуйста, в рыбный отдел.

Положил холодный кружочек.

В рыбном дали мокрый бумажный кулек, сунул в карман пальто. Кот почуял рыбу, стал рваться.

— Тише, Данилыч.

Не хватало духу шлепнуть кота.

— Чего это там?

— А? Что?

Старушка в суконной ушанке тыкала пальцем Колю в живот.

— Чего?.. Или кошка?

— Да, кот.

Данилыч высунул черную мордочку.

—  Ишь какой! Хорош! А чего, усыплять?

— Усыплять? Что вы! — Коля прижал к себе кота.

— А то лучше мне отдай. Ишь красивый какой! А я — без кота.

— Нет, нет. Я не усыплять. Я к товарищу несу.

— А-а! К другу? Ну, другое дело. А то отдай мне: все лучше, чем усыплять.

— Нет-нет. Я не усыплять.

Коля вышел на улицу. Постоял. Старуха в суконной ушанке медленно уходила по Большому проспекту. Внезапно Коля повернулся и, прижимая кота к животу, погнался за старухой:

— Мадам, погодите, мадам!

Бабка остановилась. Осторожно повернулась к Коле.

— Это меня ты? Хи-хи-хи! — засмеялась пустым черным ртом.

Один только зуб пополам делил черную дырку. От смеха заходил морщинистый черный подбородок. Стала похожа на Бабу-Ягу, вся в мелких морщинках.

«Несимпатичная старуха», — подумал Коля.

Бабка надрывалась от смеха.

— Хи-хи-хи! «Мадам»... Хи-хи-хи!

— Извините, бабушка! — сказал Коля.

— А?

— Извините, бабушка! — сказал Коля. — Я передумал, возьмите кота.

— И давай, — обрадовалась старуха, — вот и хорошо. А то каково мне без кота? Или донесешь? Вон прыткий какой.

Старуха жила здесь же, недалеко, на Большом. Коля со старухой поднялись по широкой обшарпанной лестнице; старуха долго ключом, похожим на пилу, ободранную дверь ковыряла, наконец вошли. Мрачная кухня и позеленевшая медная раковина в углу.

— Ну, пришли, — сказала старуха, — пришли, давай кота.

Данилыч мягко спрыгнул на дощатый пол, выгнул черную спину, хвост трубой, желтым глазом посмотрел на старуху.

—  Ишь, черный какой, — сердито сказала старуха, — прямо черт.