Сожженные мосты

— Послушай, Радован… — сдерживаясь, заговорил есаул — я тебе скажу то же что и прошлый раз, и хочу, чтобы все казаки это послухали. Взрывчатку я тебе не дам и выстрелы к гранатомету тоже не дам, как не проси. У тебя и у четников твоих — у каждого по стволу и так.

— Та у кого же их здесь нет… — сказал тот, кого назвали Радован.

— У кого — не об этом говорим, друже. Говорим — о тебе. И о конаках[51] твоих. Ты — доброго отношения не понимаешь, друже. Ты чету собрал — человек сто, и каждый — ствол незаконный под подушкой держит. Мы на это глаза закрываем. И заметь, ни один казак, ни один полициянт в дома сербские не заходит — живите, как хотите, храните свои стволы. И когда мы тебя с твоими людьми в пограничной зоне видим, в том числе и по ночам — тоже внимания не обращаем. Тебя к столу пригласили — пригласили. Тебе горилки налили — налили. Вот и выпей с нами — у нас вон сотник Велехов теперь служит, он сегодня результат хороший, в первый же день дал. А за взрывчатку не заикайся даже, не буди во мне дурное.

— Та не. Я за другое, пан коммандер.

— За другое… — протянул есаул — сам сказал. Пошли…

Когда есаул вышел с гостем в ночь, сотник наклонился к уху сидящего рядом хорунжего Королева.

— А это кто был то…

— Кто был… — Королев смачно отхватил от бутерброда с соленым сальцом — это … Радован Митрич зовут его. Местный сербский поглавник, тут сербская община большая. Он у них вроде за атамана. Это чета называется…

— А они что… за нас?

— Да вроде за нас. Кое-кто тоже со спиртом хулиганит — но не все. В них другая беда…

Хорунжий наклонился к уху сотника.

— Беспокойный народ… Что ни месяц — на ту сторону идут. Иногда каких то беженцев своих приводят. В Сербии то беда… В Пожареваце[52] концлагерь, самый большой в Европе. Там, в Сербию переселяют венгров, чехов, албанцев — только чтобы сербы опять не взбунтовались. Да и мало кто там остался — в России сербов больше чем в самой Сербии.

— А что есаул на него собак спустил?

— Есаул то… Да Радован обнаглел в самом деле. Несколько дней назад пришел и говорит: дай тонну взрывчатки, друже рус. И выстрелов к гранатомету, впридачу. Его есаул чуть пинками не прогнал.

— А зачем ему?

— Зачем… Знаешь что через месяц будет?

— Не.

— Видовдан[53]. День святого Витта. В этот день в Австро-Венгрии много чего интересного происходит. Много лет назад — я не видел, но отец с казаками за это гутарили, как раз двадцать восьмого июня у австро-венгров какой-то склад военный взорвался, да так что и тут было слышно. Вот, наверное, Радовану и нужна для этого тонна взрывчатки.

— Понятно…

В модуль вернулся есаул, глаза у него были мутными, но на ногах он стоял твердо.

— Сотник Велехов. Выдь на-час[54].

Сотник нетвердо поднялся, встряхнул головой, прогоняя хмель. Горилка и впрямь хороша была — но чтобы гутарить, тут голова свежая нужна. Краем глаза заметил, что без команды поднялся подъесаул Чернов. Оно правильно — замбой должен обо всем знать, что в секторе ответственности своего войска происходит.

Вышли. Есаул с сербом стояли под фонарем, в желтом конусе бесновалась мошкара. Свежий воздух подействовал на сотника чуть освежающе, хотя в голове гудело неслабо. Наверное, после контузии все-таки пить не следовало.

— Расскажи-ка друже Радован казакам, что ты мне рассказал — потребовал есаул — да, кстати. Подъесаула Чернова ты знаешь, а это сотник Велехов.

Серб кивнул.

— Значит, так дело было, други. Мы с четниками заховались на границе в районе Буковице. Дело к ночи было, видно было плохо. И видим — идут. Первыми трое шли, у одного — очки ночные еще у одного — какой-то прибор большой, вроде как бинокль, но больше. И у всех оружие, а форма черная. Мы заховались, не вздохнуть не охнуть хорошо еще у нас там землянка откопана. А следом еще пошли, такие же — и оружие у каждого. С границы шли, и так тихо — как тени, право. Словно есть — и в то же время нет.

— Ты не сказал, сколько их было то…

— Трое, пан коммандер.

— Та не… Дальше которые шли.

— Сорок насчитали.

Есаул вдруг оглушительно захохотал, хлопнул серба по плечу, затрясся всем телом.

— Ну ты дал, друже… Сорок. И как тени. Ну, ты дал… Пойдем лучше горилки выпьем, в самом деле. Сорок, ну ты дал…

Пошатываясь, есаул побрел к модулю. Сотник, несмотря на то что в голове был хмель, понял что серб сильно обиделся. И сам бы он так не реагировал, даже на откровенную глупость — сейчас ты так человека обидел, пусть он и глупость сказал — а завтра он тебе ценную развединформацию не понесет.

Подъесаул Чернов пожевал губами.

— Где говоришь, было… — спросил он.

— У Буковице, там лесной массив начинается — в голосе четника и в самом деле была слышна обида.

— Сорок?

— Сорок, Божьей Матерью клянусь!

— Пойдем-ка…

Обнявшись — непонятно, то ли серб вел их, то ли они серба, они побрели к большой штабной палатке. Стоящий на часах казак увидел их — и пропустил.

— Подожди…

Подъесаул снял с нашейной цепочки ключи, со второго раза открыл сейф, зашуршал бумагами…

— Помоги-ка.