Сожженные мосты

Несколько человек из числа строящихся поэкипажно танкистов незаметно проверили, на месте ли кобуры с пистолетами. Все они знали, что могло быть, знали, что за одно из малоизвестных покушений на Светлейшего казнили целый пехотный батальон, который в этом участвовал.

А один из выстроившихся у танков танкистов, хладнокровно прикинул, что люк в башне танка у него за спиной открыт, и лента на пятьдесят патронов в совмещенный со стволом пулемет калибра 14,5 заправлена. Пятьдесят патронов, пуля каждого из которых может пробить дом навылет. Он не знал, что произошло — они ничего не сделали — но дешево свою жизнь продавать не собирался.

— Вверенная мне часть построена, эфенди… — доложил полковник, стремясь не показывать, как он испуган.

Неизвестный в штатском брезгливо посмотрел на танкистов.

— К воротам вашей части поданы автобусы. Прикажите своим людям выходить к автобусам поротно.

Все…

Полковник не успел ничего сказать, когда неизвестный добавил.

— И почему они в таком виде, полковник? Грязные… прикажите им вымыть руки и одеть парадную форму. Прикажите им привести себя в порядок!

Сердце, которое только что сдавили холодные пальцы, пустилось в пляс.

— Осмелюсь спросить, эфенди… сам Светлейший соизволил видеть вас?

Штатский посмотрел на полковника Гвардии как на пустое место.

— Эту честь надо заслужить — холодно сказал он — извольте приказать своим людям привести себя в порядок и строиться у автобусов.

Тот же день Район Маадар, Тегеран

Маадар — мало у кого из персов не замирало сердце при этом слове. Маадар для перса — это ночной стук в дверь, это довлеющий над каждым меч, это пытки и казнь без суда. Это тысячи пропавших без вести людей, о которых не принято даже помнить. Маадар — это ночная столица Персии, днем столицей был Тегеран — а ночью власть переходила к Маадару и каждый неспокойно спал, ожидая стука в дверь. Днем ночная власть никуда не уходили, просто о ней старались не думать — до следующей ночи. Не думать, не видеть, не слышать, не знать, не вспоминать.

Это все мы поняли уже потом, через несколько месяцев, когда спецгруппа лейб-гвардии шестьдесят шестой десантно-штурмовой дивизии ворвалась в крепость Маадар, когда мы увидели ее узников, когда прорвались в ее подвалы, сметая шквальным огнем последних защитников Центра дознания САВАК, который даже свои называли «Центр ужаса». Позже, когда полицейские следователи снимали все новые и новые допросы, открывая все новые и новые ужасы творившегося там, и по всей остальной стране зла. Позже, когда шокированный открывшейся правдой о правлении Хоссейни Государь решил, что Персия должна стать не подвассальной страной, а частью Российской Империи. Он был прав тогда, потому что правление Мохаммеда Хоссейни настолько искалечило души людей — и тех, кто властвовал, и тех кто подчинялся — что кто бы не стал новым иранским шахиншахом — все продолжалось бы. Те кто правил — так и правил бы, кнутом и дыбой, а те кто подчинялся — не посмели бы возвысить голос. Или посмели бы — сметающей все на своем пути волной бессмысленного и беспощадного религиозного бунта. Только правление тех, кто родился и вырос свободными, с осознанием собственного достоинства и прав, с осознанием долга перед Родиной и заповедей Божьих, могло излечить эту страну. Не сразу, но постепенно могло…

Комплекс зданий САВАК в Маадар был выстроен в шестидесятые годы и сильно расширен в восьмидесятые. Поэтому, у него были как бы два периметра охраны — внутренний и внешний, причем внешний был сильно вытянут в сторону от города, захватывая свободные территории. Мало кто мог сказать — за исключением тех, кто здесь работал — что побывал за этими стенами и выбрался оттуда. Но кое-кто выбирался — немного, ровно столько, чтобы рассказать остальным. Шепотом…

От основной дороги, идущей к кольцевой,[185] к центру дознания САВАК вело бетонное, четырехполосное шоссе, упирающееся в глухой забор и глухие стальные ворота, которые не открывались — а отъезжали в сторону, прячась в стене. Глухая, высотой на глаз шесть-семь метров стена с отрицательным наклоном и рядами колючей проволоки поверху, через каждые пятьдесят метров на стене были башенки с охраной, с прожекторами и пулеметами. Что находится внутри, было видно с трассы — ряды одинаковых, угрюмых, бетонно-серых сооружений пяти-семи этажей высотой…

Мы ехали третьими в колонне, нас охраняли — две машины с охраной впереди и две — позади. Никакой пропускной системы я не увидел — когда мы подъехали к воротам — головной внедорожник взревел клаксоном — и через несколько минут ворота стали отползать в сторону.

За воротами был тамбур — некоторое пространство, обнесенное глухой, высокой стеной и еще одним ворота, внутренние. Как в каторжных заведениях — внешние и внутренние ворота никогда не открывались одновременно.

В глухой стене открылась дверь, из нее вышел офицер, пошел к машинам — но увидев что это за машины, увидев принца Хосейни в одной из них, поспешно нырнул обратно, открывать дверь.

— Здесь нужны такие меры предосторожности? — поинтересовался я.